Страна : Казахстан
Меня зовут Кристина Серкова, пишу под фамилией Пак. Я всегда была любознательной, пытливой и увлекающейся натурой. Я основательно берусь за каждый заинтересовавший меня вопрос и не оставляю его, пока не докопаюсь до сути. Больше всего меня занимают темы религии и философии. В двадцать написала рассказ-антиутопию, к двадцати двум годам закончила дебютный роман в жанре научной фантастики, на создание которого в общей сложности, от первого черновика до последней редакторской правки, ушло шесть лет.
Country :Kazakhstan
My name is Kristina Serkova; I write under the pen name Christine Park. I have always been an inquisitive person. I thoroughly tackle every question that interests me and won’t leave it until I get to the bottom of the matter. Most of all I’m keen on topics of religion and philosophy. At twenty, I wrote a dystopian short story; by twenty-two, I finished my debut novel in the science fiction genre, which in total took six years to create, from the first draft to the last editorial correction.
Отрывок из научной фантастики “Вселенная разума”
Шэрон лежала без сна и размышляла о парадоксе времени: оно тянется бесконечно долго, но пролетает непростительно быстро. Оглядываясь на прожитую жизнь, Шэрон казалось, будто всё в ней всегда шло по наитию. Женщина злилась на себя за то, что так ни разу не набралась силы воли, чтобы взять в свои руки ответственность за обстоятельства и круто их повернуть. Она вспоминала об упущенных возможностях, и на ум пришли слова Лесли Брауна: «Могила — самое богатое место на земле, потому что в ней закопаны все надежды и мечты, которые так никогда и не были реализованы».
Впервые с момента, как Шэрон узнала свой диагноз, она по-настоящему поразмыслила о смерти. Она задумывалась о том, что покинет детей, беспокоилась об их судьбе, когда ее не станет. Но теперь она в первый раз вспомнила о себе. О том, что она умрет. Конечно, она всегда понимала, что однажды покинет этот мир, но откидывала эту мысль за ненадобностью, утешая себя тем, что неизбежное и неподвластное не стоит ее переживаний.
Но теперь это не успокаивало.
Она допытывалась до природы смерти. Что она такое? Отсутствие жизни, беспроглядная тьма, небытие или лишь миг между жизнью земной и вечной? Вот она, Шэрон, существует, дышит, мыслит, испытывает чувства. А вот от нее остается лишь бездыханное тело, удобрение для почвы, и она не помнит больше ни себя, ни прожитой жизни и не знает того, что ничего не помнит. Сколько Шэрон себя знала, она всегда была, и в ее уме никак не умещалось, как она может перестать быть.
Жгучей волной, поднимающейся в груди, на нее нахлынул страх. Животный ужас, от которого она сотрясалась всем телом, сжал ее душу в тиски с такой силой, что хотелось вскрикнуть. Хотелось соскочить с постели и удрать. Мчаться без остановки что есть мочи, лишь бы миновать неминуемой участи. Однако, куда бы ты не бежал, все равно несешься навстречу смерти.
Она вспомнила себя маленькой девочкой и недоумевала, куда ускользнуло время? Еще, казалось, вчера она исследовала огромный неизведанный мир, любопытствуя, как он устроен и как она в нем очутилась. Она мельком слышала о смерти и о том, что она поджидает каждого без исключения. Но тогда жизнь впереди представлялась такой длинной, а смерть такой далекой и почти недостижимой. Еще вчера она смотрела на старушек, чье жизненное путешествие кренилось к закату, и ей чудилось, что между ними и ею лежит огромная пропасть.
Тщетно Шэрон пыталась утешить себя разумными доводами, что смерть — естественный исход. Страх заполнил всё ее естество. Он был так силен, так огромен, что женщина больше не могла вынести его натиска.
Она надела черные лосины и майку, красную олимпийку с логотипом в виде белой галочки, кроссовки и вышла на улицу.
Она бежала без оглядки, без направления, без цели, что было сил. Она хотела почувствовать боль в каждой мышце, чтобы ощутить себя живой.
Жгучий, раздирающий кашель застиг ее на пересечении Бродвея и Уолл-Стрит и заставил согнуться вдвое. Когда женщина, оправившись, выпрямилась, она обнаружила перед собой внушительное здание в стиле неоготики. Шэрон не могла уразуметь, как она здесь очутилась. От ее дома до Церкви Святой Троицы было около шести миль. Пугающие мысли так неистово накидывались на нее, а она так рьяно от них удирала, что не заметила, как всего в полтора часа преодолела такое расстояние.
Когда-то Церковь Троицы была самым высоким сооружением в Нью-Йорке. Теперь же ее обступали куда более рослые бетонные многоэтажки и стеклянные офисы; буквально в паре сотен шагов находилась Нью-Йоркская фондовая биржа. Само здание церкви было достаточно молодым, так как со времени первого основания в 1698 пережило две перестройки: в 1788, после Великого Нью-Йоркского пожара, и в 1846, после нескольких сильных снегопадов, из-за которых конструкция церкви сильно ослабела, а крыша рухнула.
Куда больший интерес представляла Часовня Святого Павла, которая находилась в пятистах метрах. Пройдя несколько блоков по Бродвею, Шэрон оказалась у часовни. Пристроенная к храму в 1766 году, она уцелела во время масштабного пожара. Шэрон смотрела на часовню с восхищением, представляя, сколько всего пережила эта старушка: она не сдалась в лапы пламени во время британской военной оккупации и устояла; в ней после своей инаугурации молился Джордж Вашингтон; она не пострадала и 11 сентября, когда прямо напротив разрушился Всемирный торговый центр.
Колокольня была добавлена к часовне в 1794 году, и первому ее колоколу исполнилось уже 227 лет. Шэрон подумала о судьбе церковных колоколов, сотнями лет возвещающих об умерших. А ведь сами они такие исполины и долгожители в сравнении с маленьким, ничтожным человеком, которого вынуждены отпевать. Шэрон глядела на стрелку, которая уже третий век ползла по циферблату Часовни Святого Патрика, будучи свидетелем быстротечности человеческой жизни, и вспомнила, что в мире есть колокольни и часовни куда старше той, что была пред ней. Например, южная колокольня Собора Парижской Богоматери была возведена еще в 1240 году, и вот уже почти восемь столетий звенят ее колокола.
Лишь Шэрон почувствовала зависть к этим монументам старины, к этим древним соборам и храмам, которые стояли задолго до нее и будут стоять и после, она обнаружила, что церкви сделаны из камня и вспомнила, что на свете существуют еще и горы. Вот настоящие громадины, титаны! Они возрастают до небывалых высот, их пики почивают в небесах, окутанные заботливыми облаками, и им нет дела до копошащихся у их ног людей. Поколение за поколением умирает и гниет в могилах, а горы невозмутимо высятся над землей.
Но ведь и горы осыпаются, а материки трещат по швам из-за тектонических сдвигов. Нет, все-таки самая мощная стихия — вода. Ничто не может потягаться с разрушительной силой океана: он топит сушу, точит утесы, вздымается волнами на десять саженей ввысь и губит судна. Он был от создания мира и будет шуметь долго после заката человечества. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Да, хорошо быть океаном!
Так размышляла Шэрон, когда дверь часовенки приотворилась и в проеме показался низенький старичок.
— Заходи, сестра, — пригласил он.
Шэрон поспешила откланяться:
— Я просто пробегала мимо и остановилась отдышаться.
— От чего бежишь? — спросил старик, грустно улыбнувшись. Его взгляд был так проницателен, что Шэрон почувствовала, будто он знал обо всем, о чем она только что думала, и разделял ее терзания. У нее появилось неожиданное желание войти, и она не стала сопротивляться.
В часовне пахло ладаном. Шэрон увидела белый алтарь со скрижалями. На балконе находился орган.
Старик присел на деревянный стул лицом к алтарю, Шэрон разместилась рядом.
— Меня терзают дурные мысли, и я бегу, чтобы их развеять. Я больна раком, — призналась женщина. Ей хотелось заплакать, но она не смогла проронить и слезы, и лишь задрожала от страха, как в лихорадке.
— Все так или иначе больны, — пожал плечами старик. — Люди шутят, что жизнь — заболевание с летальным исходом.
— Вы боитесь смерти? — спросила Шэрон.
Старик улыбнулся и покачал головой. Он был дряхл и худ, его лицо избороздили морщины, походившие на трещины в засушливой пустыне. Всё в нем было ветхим, но не глаза — молодые и задорные. На нем не было рясы или какого-нибудь особого наряда, и Шэрон не могла понять, был ли он прихожанином или служителем церкви.
— Все хотят в рай, но никто не хочет умирать, — пошутил старик, — но, видишь ли, день не может перетечь в день. Только после самого темного, глухого часа наступает рассвет.
Шэрон кивнула.
— Почему же мне так страшно?
— В первом послании Иоанна говорится: «Бог есть Любовь, и пребывающий в Любви пребывает в Боге, и Бог в нем. В Любви нет страха, но совершенная Любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершенен в Любви». Страх есть отсутствие веры. Сердце не может быть пустым. Если его не наполняет вера, надежда и любовь, на их место придут страх, отчаяние и неверие. Библия предостерегает, что одним из признаков приближения Второго Пришествия Иисуса Христа будет то, что в человеческих сердцах приумножится страх и скорбь, а любовь и доброта охладеют. Существуют разные заболевания, омрачающие человеку жизнь, но самое неприятное из них, отравляющее душу, лишающее покоя и возможности радоваться жизни, способности видеть Бога — страх. В первую очередь, вам нужно исцелиться от него. — Старик положил руку на плечо Шэрон и помолился: — Отец, дай этому дитя мир в душе.
Шэрон вышла из часовни с облегченным сердцем. Она не спешила домой. Женщина непринужденно прогуливалась, вдыхала ночной воздух и ловила каждую нотку бытия: каждый звук, каждое дуновение ветра. Она с наслаждением совершала каждый шаг и любила каждый клочок земли под ногами. Она любила мир, она любила жизнь и думала: «Как хорошо быть!».
(3 оценок, среднее: 3,33 из 5)
Загрузка...