Страна: Беларусь
Зенькова Анна Васильевна. Родилась в Минске, Республика Беларусь в семье учителей. Отец-кандидат технических наук. Мать — кандидат химических наук. Окончила Белорусский государственный экономический университет, факультет международных экономических отношений, магистр по маркетингу, поступила в аспирантуру по той же специальности, окончила ее в 2013 году. С 2011 года преподаватель кафедры промышленного маркетинга и связи Белорусского государственного экономического университета. Преподаваемые дисциплины — маркетинг, реклама.
Country: Belarus
Притча «Когда поет любовь»
«Любовь — над бурей поднятый маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане,
Любовь — звезда, которою моряк
Определяет место в океане».
В. Шекспир
Больше всего на свете маэстро не любил дождь. Возможно, из-за тяжелых воспоминаний о детстве, проведенном в сырых лабиринтах городских улиц. А может просто потому, что у дождя не было голоса — одна тусклая, невыразительная дробь. Однако, ранним октябрьским утром, до краев наполненным мокрыми звуками, маэстро не замечал ни хмурого неба над головой, ни хлюпающих луж под ногами, ни коварных капель, норовящих пробраться за воротник. Маэстро был влюблен. И это была самая веская и значимая причина для того, чтобы не обращать внимания на дождь, который он не любил больше всего на свете.
Старый город еще спал. Спал крепко и безмятежно, как и положено в подобных пасмурных случаях. Утро выдалось безупречно тихим. Настолько, что, прислушавшись, можно было услышать, как ровно дышат улицы, убаюканные незатейливой колыбельной дождя. С высоты небес, поливающих землю слезами, город мог бы показаться заброшенным и одиноким, если бы не угрюмый дозорный туман, заполнивший собой все улицы. Мягко и бесшумно он скользил вдоль тротуаров, добросовестно осматривал все уголки, не оставляя без внимания ни одну подворотню, и важно распускал вокруг клубы густого пара. У тумана были зоркие глаза и чуткие уши, но даже он не заметил странницу, неожиданно появившуюся в конце центральной улицы.
По городу шла любовь. Это была она, вне всякого сомнения. Потому что только любовь могла невозмутимо появиться в самый неподходящий момент в самом неожиданном месте, гордо перелезть через самый высокий забор, войти без приглашения в первую попавшуюся дверь, перевернуть с ног на голову чью-нибудь жизнь, и сделать все это так незаметно, чтобы никто ни о чем раньше времени не догадался.
Как бы ни были находчивы люди, любовь неизменно оказывалась хитрее. И покопавшись в кармане времени, она всегда находила нужный ключ, даже от самой прочной, наглухо заколоченной двери. Потому что двери от человеческих сердец во все времена открывались одинаково.
***
Она была холодна и капризна, как и все прекрасные создания, опьяненные чувством собственной исключительности. Она никого не любила, но не потому, что не хотела, а потому что никто её этому не научил. И когда маэстро впервые взял её на руки, в глубине бесчувственного тела что-то дрогнуло. Она чувствовала на себе его тонкие умелые руки и таяла, опаленная огнем его безграничной любви. Никто и никогда раньше не дотрагивался до неё с таким благоговением.Он чувствовал, как дрожит прекрасное тело под его руками, и ликовал. Её дрожь стала и его дрожью -они сплелись в единый чувственный кокон. А потом он заиграл. И она запела. Такого поразительного голоса маэстро никогда раньше не слышал, но с той самой минуты, когда он увидел ее впервые, эти дивные звуки завладели его сознанием. Он знал их, чувствовал и понимал. Она пела, и то был голос самой любви, терпкий и глубокий, как и вся её сущность.
Шли дни, недели, месяца и может даже годы. Песочные часы жизни неизменно переваливались с одного бока на другой, хладнокровно отмеряя время. Время нельзя было ни купить, ни украсть, и каждый, получив причитающуюся ему дозу песчинок, скрупулезно и бережно собирал их в кулек,а затем прятал в укромном месте. Потому что хорошо знал, жизнь становится значительно легче тогда, когда ты твердо уверен в том, что у тебя еще есть время.
Маэстро не хранил время в кульке. Он его тратил, бездумно и без оглядки. Там где была замешана любовь, скупость и расчет не имели ни единого шанса, и маэстро щедро платил за удовольствие настоящего радостями будущего.
Они почти не расставались. День и ночь вместе. Он и она. Музыкант и его скрипка. Связанные незримой нитью, они были частью друг друга. Он вдыхал, а она выдыхала. Он играл, а она пела.
Каждый вечер маэстро выходил на площадь старого города и горожане, словно пчелы слетались к волшебному улью наслаждений, чтобы полакомиться медовыми звуками. Словно завороженные, они смыкались вокруг плотным кольцом и тянулись к нему глазами и сердцами. Каждому хотелось получить свой кусочек бесплатной надежды, светлые аккорды которой словно бабочки вылетали из-под волшебного смычка.
Однажды в старом городе случился пожар. Древние здания вспыхивали одно за другим словно клочки соломы, мгновенно заражаясь смертельной лихорадкой. Огонь надвигался на город с неумолимостью чумы. Разинув огненную пасть, он пожирал все, что попадалось ему на пути. Как и любая стихия, огонь не признавал аргументов. Он был беспощаден.Старый город горел адским пламенем, а над ним плакало потемневшее от боли обоженное небо. Оно сверкало и искрилось как кровавый рубин, и если бы не крики ужаса и отчаяния, сотрясавшие раскаленный воздух, зрелище это было бы поистине прекрасным.
В городе запахло смертью. Запах был омерзительный. Покружив над искалеченной землей, он расправил свои огромные зловонные крылья и полетел уродливой птицей вперед, оглашая окрестности жутким криком.
Дурные вести настигли маэстро в пути. Он возвращался из соседнего города и каждый раз радостно вздрагивал, стоило ему подумать о той, которая ждала его дома. Уродливую птицу он заметил издалека. Она налетела на него,подобно смерчу, и больно ударила в сердце. Маэстро упал и задохнулся от ужаса. Из раны потекла черная кровь. Обессиленный, испуганный, он кое как понялся и побежал. Надежда, словно щит закрывала его от острого клюва и хищных когтей ядовитого отчаяния.
Огонь уже хозяйничал в доме. Прохаживался по стертым половицам, качался на занавесках, бегал по потолку. Дом покрылся уродливыми ожогами и жалобно стонал, проклиная своего мучителя.
Маэстро пробирался по шатающейся лестнице на ощупь. И чем выше он поднимался, тем громче и отчаяннее звучала его молитва.
Она мирно спала и не слышала, как вокруг нее с ужасающим треском рушатся стены. Дрожащими руками маэстро поднял ее и прижал к груди, так осторожно, словно на ладонях у него лежало собственное сердце. Так же осторожно он понес ее к выходу.
Огонь подкрался незаметнои неожиданно напал. Пожирая беглецов алчными глазами, от тянул к ним свои смертоносные руки. Липкие языки пламени кружились вокруг маэстро дьявольским хороводом, и злобно хохотали. Он уже почти выбрался за ворота ада, когда огонь неожиданно хлестнул его по рукам. И все замерло.
А потом была тишина. Они сидели в темной комнате друг напротив друга, в абсолютном молчании. Он в своем углу, а она в своем. Между ними больше не было моста. Вместо него выросли глухие безжалостные стены. Маэстро умолял ее спеть, но скрипка обиженно молчала. Он просил исцеления, но у нее не было для него лекарства. Маэстро жаждал любви, но скрипка не хотела любить. Потому что он больше не умел играть. Любовь забрала у него руки. Маэстро вслушивался в тишину целую вечность, и в этой безнадежной вечности не было звука громче, чем молчание равнодушного сердца. Он не винил ее за это. Просто скрипка,как и все совершенные создания, хотела почитания и ласки, а мертвые руки скрипача больше не могли ей этого дать. Вот так они и сидели, обессиленные, а между ними разливалось холодное море непонимания. Волна за волной оно омывало островки любви, уже разломанной на части, и уносило ее последние песчинки назад, в пучину забвения.
Уходило время — маэстро слышал его громкие шаги за окном. Он равнодушно смотрел на пепелище своей жизни, а потом вдруг заплакал. Слезы текли по его высохшим щекам и падали вниз, на обгоревшие руки. В них не было ни злости, ни печали, ни сожаления. Это были просто слезы. Последние капли жизни, вытекающие из угасающего тела. Когда маэстро умер, стало совсем тихо. И в этой мертвой тишине вдруг застонала скрипка. Это был жалобный звук, идущий из самой глубины затвердевшего сердца. В ее голосе больше не было прежней гибкости и плавности. Одна только жесткая как проволока скорбь. У скрипки лопнули струны, и этот пронзительный, нестройный аккорд отчаяния взорвал тишину, рассыпался дрожащими звуками тоски и разочарования и замер, оглушенный необратимостью. То была самая короткая и печальная песня на свете.
(8 оценок, среднее: 3,00 из 5)
Загрузка...