Нина Ягольницер

Отрывок из детской прозы “Заметки странной школьницы”

Вы думаете, страшно быть в аду? Да черта с два! Нет ничего ужаснее рая. Чужого рая…

Я не знаю, выберусь ли я отсюда, но прошу вас, все, каждый, кто читает сейчас эти строки: никогда не желайте чужого мира, чужого рая, чужой судьбы. Это невыносимо, это чудовищно – быть запертым в чужом счастье, ненужном тебе и непонятном.

Я не стану рассказывать вам, как это произошло: я просто не знаю. И я тем более не буду рассказывать, что было со мной в первые дни: это не ваше дело. Не потому, что я стыжусь. А лишь потому, что я не вправе выплескивать на вас ту бездну лютого, кипящего, уксусно-горького отчаяния, которым я захлебывалась в первые дни.

Я даже не помню, что случилось. Только ледяной ветер на смотровой площадке донжона святого Лоэгара, и ошеломленное лицо Руби, вынырнувшее из темноты прямо у моих глаз, и то страшное чувство, будто меня высасывают из собственной оболочки, как муху в паучьей сети…
Я не знаю, теряла ли я сознание. Меня лишь вдруг вышвырнуло на поверхность сознания, будто кто-то макнул меня головой в ледяную воду и выпустил, когда я начала захлебываться.

Я открыла глаза и… не знаю, как рассказать… Зато теперь я точно знаю – о сумасшедших нельзя рассказывать анекдоты. Это не смешно. Совсем не смешно, и не вздумайте смеяться над этими несчастными людьми. Нет ничего страшнее, чем быть куском от другого паззла. Совершенно не понимать, что за мир вокруг, и что ты в нем делаешь, и почему никто не понимает тебя и не верит. И хуже всего, когда ты сам не понимаешь, кто ты, почему ты не тот, кем был, и когда же ты потерялся…

Надо мной наклонился незнакомый парень и… назвал меня братом. Братом… А потом отвел волосы с моего лица, я и рукой пошевелить не могла. А волосы были совсем мои… Черные и жесткие. И я уже было подумала, это кто-то из старшекурсников или медбрат, и попыталась сказать ему, что я в сознании. И услышала голос. Мой голос. Не мой.

А парень нахмурился и решил помочь мне встать…

Не знаю, совсем не знаю, как рассказать об этом. Но мне очень нужно рассказать, убедиться, что я все помню. Больше всего я боюсь, что, попытавшись расставить все события в один ряд, я пойму, что нет никакого ряда, никакого порядка или системы, а лишь обрывки и лоскуты, которые докажут мне, что я просто сумасшедшая… 

А пока что я помню, что стала жертвой магического сбоя. Невовремя толкнула Руби, начавшего обряд, который по-старинке называется «судьбоворотом», и оказалась в центре воронки. Но к черту названия. Важна суть: мою сущность перебросило в чужое тело, которое, видимо, присмотрел себе Руби. Неплохо? А всего нелепее, что я понятия не имею, откуда знаю все это. Видимо, просто он это знал. Тот, в чью оболочку я угодила.

Итак. Его зовут Ильберс Дельгадо. Он сын норвежки и испанца. Бесстрашный, как викинг, и высокомерный, как конкистадор. Он студент Ормарра.

Да, того самого Ормарра. Ледяного ада.

Я теперь там. В восьмисотлетнем замке, стоящем среди заснеженных гор. В холодных залах с арочными окнами, с неизвестными мне стягами, свисающими с закопченных балок под потолком, с огромными старинными каминами.

Я среди них… Невольных преступников, магических уродцев, психов, чья магия впервые вырвалась в миг катастрофой. Ох, Руби… Я уже даже не сержусь на тебя. Знал бы ты, что тут за жизнь… Ормарр – не школа, нет. Это настоящий военный лагерь. Здесь железной рукой воспитывают солдат. Здесь учат сражаться всеми способами, какие знает человечество. Врачевать раны и болезни. Вести переговоры и угрожать. Сбивать с толку, взывать к лучшим и худшим качествам, запугивать и поддерживать, спасать и уничтожать, незаметно для постороннего глаза вплетая магию в телесное искусство. И больше всего – владеть собой, своими чувствами и побуждениями, предрассудками и страстями.

Их здесь около трех сотен, обоих полов. И все они – могучие парни, худые девчушки, недомерки в очках и кудрявые пышечки – воины, объединенные в Северное Братство. И Ильберс – один из шести » маршалов», каждый из которых возглавляет отряд-полусотню.

Ильберс… Как же я ненавижу его…

Ненавижу за то, что он – не я. За его неудобное долговязое тело, высоту которого я не могу запомнить, за сухие мышцы, силу которых я не умею рассчитывать, за голос, которым я не в состоянии управлять. За то, что его никак не оставляют в покое, он вечно кому-то нужен и интересен, ему не дают житья и вечно ищут его общества.

Я неуклюже хожу, вечно натыкаясь на что-то и цепляясь макушкой за притолоки. У меня срывается голос, и я сама слышу свой британский акцент. И я боюсь… Я боюсь всех и каждого, я боюсь разоблачения, позора, наказания и еще черт знает чего. А больше всех я боюсь Свена, ильберсова лучшего друга. Это он привел меня в сознание и первый заметил, что что-то не так. Он назойлив, как москит. Он ходит за мной по пятам, не задавая вопросов, но пристально и тревожно вглядываясь в меня. Он даже не скрывает этого, будто постоянно надеется, что я рявкну «чего тебе?!», и тогда он сможет спросить, что со мной неладно. Но я молчу, отвожу глаза, сжимаю зубы, поправляю волосы дурацким девчоночьим жестом и снова молчу, будто подтверждая его правоту.

Ненавижу тебя!!! И Ильберса ненавижу!! И хватит меня так называть! Он противен, он гадок во всем, от своего фэнтезийного имени с неподходящей фамилией, и до своей маршальской отдельной комнаты, где сплошное магическое оружие, книги, к которым я боюсь прикоснуться, а на стене висят тонкие цепи, назначения которых я не знаю, но отчего-то они внушают мне адский страх… 

А еще… еще я ненавижу его за то, что ему семнадцать лет. А мне двенадцать. И я попросту ни разу не видела всего того, что увидела в зеркале ванной. У меня ведь даже братьев нет… Даже не думайте смеяться, слышите? Это было ужасно! Я два часа рыдала как дура, боясь снять полотенце. Как же мне отвратительно… все это…

А еще… мне очень трудно это чувство, что я не знаю его… И мне порой кажется, что я несправедлива к нему. Почему иначе какая-то кроха лет восьми попросила меня… ну, Ильберса, завязать ей шнурочки на ботинке? Мне бы в голову не пришло просить об этом здорового парня с гривой до лопаток и шрамом через полморды…

Хотя, может, дело не в нем…

Я уже говорила вам про рай?

Так вот, милые мои. Ормарр, жуткий легендарный Ормарр – это самый настоящий рай. Это древний замок, где не знают о подростковых интригах и студенческих дрязгах. Это крепость, все обитатели которой сколочены в единый несокрушимый легион. Все они, от детворы в шубках, и до выпускников с ритуальным клеймом Северного Братства меж лопаток, преданы друг другу безоглядно и бестрепетно. Честь здесь стоит превыше любых достижений, подвигов и мастерства. Здесь вообще не знают, что такое зависть. Здесь, в этом суровом северном краю, среди озер и сосен, среди камней и лишайников, среди утренних туманов и полуденных метелей, куда теплее и безопаснее, чем в уютных гостиных Лоэгара. Здесь все друг другу братья.

Здесь поднимают с постелей на рассвете и выгоняют на мороз в одних шерстяных рубашках: двухкилометровый марш-бросок по снегу. А потом, замерзшие до костей и промокшие, все несутся в замок, хохоча, швыряясь снежками и одновременно накладывая друг на друга согревающие чары, прямо на бегу вправляя друг другу подвернутые лодыжки и залечивая ссадины. Просто так, без просьб.

Здесь тренировки по рукопашному бою выглядят, как смертельные драки, а потом противники восторженно и взахлеб обсуждают поединок, сращивая друг другу кости и утирая кровь.

Здесь никто не стыдится просить помощи. Здесь никому не приходит в голову смеяться над чужими оплошностями. Здесь на чужие успехи реагируют ликующим ревом.

Я не могу понять, почему так. Ведь, хоть и обладающие страшным даром, они обыкновенные подростки. Так почему они это умеют? И почему этого не умеем мы?

Ильберс… Незнакомец в зеркале. Чужая, немилая плоть. Ужасное чувство вторжения в чужую суть… и странная робость от внезапного осознания безумной ответственности за целость, здоровье и честь этого тела. И страшная, леденящая мысль о том, что кто-то сейчас живет в моей покинутой оболочке. С таким же гадливым любопытством трогает ее и рассматривает. И обладает над ней такой же безграничной и чудовищно-неправильной властью.

Я хочу назад… Как же я хочу назад, к моему хилому телу со штифтом в ноге, с вечными простудами, с неуклюжей самодельной татуировкой.

Береги его, слышишь, парень? Не смей дурно обращаться с моим телом. У меня нет другого, как и у тебя…

(73 оценок, среднее: 4,78 из 5)

Загрузка…