Аида Шаршеева

Отрывок из прозы “Курак”

***
Кто-то там в небесной канцелярии явно не скучает, запустив отсчет второй половины моего «столетия» на берегу Акдениз именно здесь, в когда-то тихом приморском поселке Ташужу, который претендует стать городом с приходом русских. Последние шесть лет русскоязычные прибывают на восточный берег средиземноморья, где Росатом строит первую атомную станцию «Аккую» в истории Турции. Осенью же, с начала объявленной мобилизации в России, такого потока мужской половины россиян турки возможно не видели со времен 17-го года прошлого столетия.

***
Дорога к воротам станции Аккую змеится вдоль моря и подножия серых Тороских гор, покрытых зелеными пятнами сосновых пролесков и оливковых садов, вперемешку с обугленными скелетами деревьев после прошлогодних пожаров, с развалинами каменных построек разных лет и веков, мимо указателей селений сохранившие в имени своем античное и османское прошлое.

В ожидании пока наш минибас пройдет контроль через КПП, любуюсь морем, акварельно поддернутое белым маревом, подчеркивая следы беспощадного вторжения человечества в эти места.
— Кстати, сегодня будет лекция, посвященная ядерным авариям. Это связано с предстоящим завозом радиоактивного топлива на станцию. Волнения у народа начались! Переживают, где его хранить-то будут, здания-то еще не возведены?
— Так топливо радиоактивно, только после отработки. Сейчас в руки можно бесстрашно брать.
— Вот ты и бери.
— А меня вот другое волнует: вода же отработанная горячая снова в море будет выливаться? Как тут будет тогда? Здесь раньше было стойбище для тюленей и дельфинов, а на месте этого кратера -густые леса! Кабанов так много было, что нужно было отстреливать, сейчас они только ночью к мусоркам спускаются в поисках еды. Мои отцы жили здесь веками. Вынудили продать земли. — словно оправдается женщина — чайчи из нашего офиса. – Взамен нам дали право первой очереди получить работу здесь за минимальную оплату и ходить по бывшей махали при наличии пропуска через эти ворота.
— Абла , ну не все ж так плохо. Зато Турция станет ядерной державой — улыбается с надеждой Мустафа, вчерашний студент из Мараша, с гордостью обеспечивающий родителей и сестер, которых недавно перевез в Кумахале после землетрясения.
В моей памяти всплывает Её лицо, в рядах митингующих против добычи и разработки урана в маленькой стране, что было организовано символично 26 апреля 2019 г. В ушах эхом отозвалось: «Сен эле калдын , ядерная страна! Урдук мы эту ядерную историю. Гет давай».

***
Пропылив между бело-желтых с ржавыми потеками красной глины горных склонов причудливой формы, выточенных ветром, старенький фольксваген, или как называли его в народе «селедка», въехала в ущелье, по дну которому протекал обмелевший ручей, что по рассказам местных, превращается по весне в полноводную реку, смывая все на своем пути. В конце ущелья дорога завернула налево за высокий склон мимо кургана, обнесенного металлической оградой, увешанной черными желтыми знаками ядерной радиации.
— Ну вот, смотри, этот фундамент и вон тот домик — это то, что построили военнопленные немцы и японцы. — показывает Средаевич на остатки крепко спаянных ветром и солнцем каменной кладки.
— Красивая кладка. А где они жили? Здесь же?
— Нет! Их землянки и бараки были как раз в ущелье, где ручей видела. В землю их утрамбовали, кажется, в конце 70-х. Уран выжигали из угля в печах шахты, она еще до «советов» здесь была. В 40-м уран нашли ученые. Военнопленных немцев и японцев поездом привезли Воон там, где опоры электросетей, раньше вышки стояли с ментами — охранниками. Старожилы рассказывали, их загнали в ущелье, там они и строили из камней все вот это. Только вот уран молодой оказался, в нем что ли мало радиоактивных элементов было. Злой был, фонил страшно. Облученные люди заразили все с чем каждый день соприкасались, как тот греческий царь Мидас, только урановый. Уже тогда была идея атомное оружие выпускать. Как раз в Каракол в Пристань торпедный завод имени Кирова из Алматы эвакуировали. Видимо торпеды начинять хотели. Слышала, легендарная такая была торпеда — “Шквал”? Рассказывают, что по сей день испытания проводят русские. База военного Морфлота все еще здесь, обнесенная колючей проволокой. Ой, в 70-е вертолеты летали, когда испытания проводили, специальные катера ходили. Шахта в восемнадцатиэтажный дом была. Смотри вниз, видишь глубину? — подвел Средаевич ее к краю склона, уходящая в глубь с хорошо сохранившей нарезанной каскадом воронки.
Она отшатнулась. отвела глаза на озеро, которое мирно отражала белые облака, наверное, как и много лет назад.
— Сколько же их здесь безыменных Мидасов сгинуло? Что для них была вся эта красота?
— Здесь одна с нашего поселка, перестраивая дом на чердаке нашла чемодан старый со списками имен немецких военнопленных. Поговаривали, что отнесла в посольство германское, так они ей потом от правительства своего в благодарность поездку в Берлин организовали. Другие говорят брехня все это. Кто его знает.
— Электроламповый не военнопленные уже строили получается?
— А нее, конечно, нет, его потом уже как экспериментальный электротехнический построили. Пытались полупроводниковые выпускать. Здесь же цветной металл был, да и поселок Советам нужен был как стратобъект. Да ерунда весь этот завод. Думаю, прикрывали добычу урана. Вот и придумали этот завод. Ну, поехали завод покажу.

***
— Я как увидел, что ты из Киргизии, да еще и Тонский, сразу жене позвонил. Ох и обрадовалась же она. Она же родом тоже из Тона. Предки ее еще переселенцами обосновались там. Вечность дома не была, как увез ее. Вот ты ее и порадуешь вестями о родине.
Мария Николаевна встретила Бектура по-кыргызски поразив наповал без акцента: “Айланайын, балам, кош келдин!” Это потом он узнает, что для нее его появление в их тихом доме станет спасением от долгой депрессии после потери единственного сына.
Тaк, светловолосый загорелый паренек из Каджи-Сая станет первой ласточкой, за которым потянутся в рыболовецкий порт Клайпеда ребята из киргизского поселка: с одними он будет выходить в рейс, чтобы проглотить свой пуд балтийской соли, другие из них вернутся домой, после знакомства с морем и «романтикой рыбацкого труда».
В его жизни будут, разные порты, города и люди, но все так же останется постоянное жесткое условие — соблюдать правила «закрытого» населенного пункта, между строками которого была запретная история, отличная от той, что была в школьных учебниках. Рассказы дедушки его друга, того самого сослуживца, открыла для киргиза историю Клайпеды отличную от той, что написано в советских учебниках. С пониманием и испугом он прислушивался к рассказам стариков о немецком прошлом, представлял как царь Петр 1 ходил по действующему до сих пор разводному мосту, чтобы “рубить свое окно в Европу”; Гитлера, который так и не выполнил своих обещаний дать местным немцам возможность самостоятельно управлять своим городом — имеющий важное территориальное значение для Литвы.
Клайпеда оказался городом одной улицы, вытянутой вдоль береговой линии. На паренька из горного шахтерского поселка, пусть даже у “горячего озера”, единственный незамерзающий порт Балтики с новым пятикилометровым фарватером, с двухкилометровыми причалами с “жирафами” портовых кранов, огромными судами сказать, что произвели впечатление — не сказать ничего.

***
Подруга оказалась права, в Ее ситуации были только два варианта выезда из страны в самые короткие сроки до того, как все границы закроются: гастарбайтером, завербовавшись в няни, сиделки или горничные, либо невестой, через сайты знакомств. Подстегивала Ее еще и риск поддаться депрессии на фоне семейных событий, затянувшаяся безработицы с виноватыми глазами членов комиссий во время интервью со стандартной фразой — «ну вы же понимаете», что означало, что Она конечно в шорт листе по критериям отбора, но против системы никто идти не хочет. «Я сделаю все, чтобы ты и твои не получили работу ни здесь, ни в регионе» — Она уже начинала верить в слова одного из очередных председателей госкомиссии.

***
От часов начинается старая главная улица меркеза — центра Ташужу, скрытая от трассы стенами старинных зданий, перестроенных под рестораны и магазины с видом на набережную, где за оградой причала с вывеской как «МЫ ЛЮБИМ РУССКИХ», мирно покачаются корабли-рестораны и лодочки рыбаков. Еще один каменный Ататюрк высится на своем пьедестале, устремив свой шаг в сторону моря, не обращая внимание на таких же каменных русалок, сидящих по обе стороны от него по берегу. На столиках у террасы старого отеля зажигают свечи в фонарях.
Оставляю ключи на столе, спускаюсь в салон с огромными, на всю стену окнами, открываю створки, впуская морской бриз. За последние десять лет, я не мало открыла окон гостиниц и квартир с видом на озера и моря, любовалась им с чужих балконов, ставших родными для меня людей.
В моем постоянном сне, повторяющемся много раз, я также открываю огромные окна, за которыми плещутся волны в бухте за невысокими холмами, усыпанные белоснежными кубическими домами. В моем сне на часах всегда четверть десятого. Эти ли, другие ли часы и море, я видела в своем сне, я давно перестала угадывать.
— Шанслы катын , только появилась и сразу попала в хорошие руки. Носятся с ней, а ведь и немолода уже, как оказалось! – невольно становлюсь свидетелем разговора соседок, сидящих в шезлонге на общей террасе.

(33 оценок, среднее: 4,00 из 5)

Загрузка…