Андрей Ивашков

Отрывок из мейнстрима “Полуавтобия”

Созвездие Пегаса.

NGC 7318A. Звездная система «Ваньша».

Планета Згоййорги.

Относительно недалекое будущее.

Особняк командира экспедиции.

– Дед, а дед, – обратился юноша, подняв на плечо восьмилитровую, пустую глиняную вазу. Свободной правой рукой он не спеша извлек из креплений в стене боевой, с гравировкой на лезвии томагавк, украшенный бисером и мехом горностая. Обратив «взгляд к небесам» и грустно вздохнув, молодой человек, привыкший слышать «наш Аполлон», прервал паузу в диалоге со внимательно наблюдавшим за ним отцом капитана Фернандеса:

– Путан Путаныч. Что ты думаешь о нем? Какова она, его лира? Сосуд или клинок, опережающий пламя?

Еще один участник беседы находился так же на «сцене», но по другую сторону большого камина. Вальтер — средних лет южанин с льняной шевелюрой, одетый словно гимнаст, прибывший на праздничное уличное шоу — готовился что-то сказать. Стоя лицом к креслу старейшего представителя земной цивилизации, он уже несколько секунд принципиально оставлял рот полуоткрытым. Выбранной позой скромняга тактично намекал не столько на собственное присутствие, сколько на то, что по правилам этикета ему должны позволить продолжить прерванную речь.

– Какой ты бываешь несносный, сын моего сына. Все в кучу. Баламут, да и только. Но отвечу.

Обладатель седин обратился к слуге:

– Вальтер, мой кабальеро, старый друг — позволь отвлечься на минуту.

«Гимнаст», насупившись, сомкнул губы.

– Итак, проказник, раз, два, три, блиц-опрос: сколько у папы с дедушкой пальцев на обеих конечностях?

Доля секунды и озадаченное лицо молодого блондина засияло улыбкой:

– Тридцать девять.

– Молодец. Правильно! А какого цвета северное сияние?

Улыбка не пропала – выпрямившись, как по команде, молодой человек отчеканил:

– Не могу знать, сеньор Альваро Гилотто Гонсалес!

– Отлично! И я не знаю. Что ж получается, знаю – не знаю, так?

– Ну.

– Не «ну», а – вот! Общий счет: один-один. Внимание! На третьем, последнем круге, безжалостный тест, впрессованный в ритмику принципа акцентной системы стихосложения: книгу, подаренную мной, читаешь?

– Да. Страницу за страницей. Мне нравится. Забавно и то, что ее нигде больше нет, кроме твоей библиотеки. Уникально для нашего времени. Факт.

– Бабушкины комментарии, рассказанные внуку про осаду города, впечатлили?

– Очень. Блокада города-миллионника. Четыре, без малого, года лишений, страданий и мучений, которые девушка со своею семьей прошла, оставшись в живых, участвуя в обороне – сражаясь с врагом в условиях отсутствия продовольствия, энергоносителей, тепла и санитарных норм.

– Верно. Тебя, милый юноша, тронул ее рассказ о том, как обеспеченные люди за деньги, драгоценности либо какие-нибудь услуги в любое время страшного противостояния могли обратиться к гражданам, помогавшим получать с секретных военных складов хлеб, а также тушеное мясо?

– Это ужасно дед, омерзительно. Я, изучив материалы, нашел подтверждение информации, что в Советском Союзе производством консервированной продукции в жестяной упаковке имели право заниматься только государственные предприятия.

– Да, внук. Да, да, и еще раз – да. Все это время в блокадном Ленинграде продавалась консервированная человечина. Многие отдавали за нее последние ценности, убеждая себя в том, что поддерживают жизнь собственных детей продукцией так называемого «неприкосновенного запаса». Продавцы, дабы снять напряженье, беззастенчиво лгали, что мясными консервами, еще с довоенных времен, руководство страны пополнило запасники подземных хранилищ, призванных заботиться о населении в периоды военных событий, климатических неурядиц, ну, или больших государственных праздников, – когда все гуляют и кушают, а работать не надо.

– Не смешно.

– А я и не смеюсь. Даже у нас сейчас есть такие подземелья. Психология человека проста и бесхитростна, особенно когда ему страшно. Время ничего не меняет. Так, отвлеклись мы. Дедушка начал о лире, дедушка ей и закончит. Кувшин или топор, вот в чем вопрос, правильно?

– Дед, если быть старательным и усердным, я возьму верх на рапирах.

– Ладно, ладно, не торопись, уважай старость. Готов я ответить, слушай. Только получится как у Пифагора, вопросом на вопрос.

Обветренное, немолодое, но все еще живое лицо человека, прожившего дольше всех на планете, на миг замерло в гримасе, подчеркнувшей связь тяжести неких воспоминаний с сутью познанного. Поморщившись, затем пару раз проведя языком по зубам, счистив с них что-то, почетный историк, член парламента, офицер боевого флота констатировал:

– Лира – она как инструмент, так и символ. И если вторых предложено два, необходимо решать самим, какой отбросить в сторону, чтобы организатор консервного производства смог трогать высокие струны вдохновения, позитивно влияя на желание именовать в его честь города и улицы.

– Фу-у-у. Гадость какая.

– Вот и я о том же. О третьем варианте, именно. О гадости.

Используя фоном звуки потрескивания в камине трехмерных геометрических фигур, максимально реалистично повторяющих земные дрова, юноша разлил бокал негативных эмоций, вслух охарактеризовав каннибализм, деспотизм и старческую эрекцию. Вальтер спохватился. Подойдя и приняв в руки вазу, робот-динозавр возложил на себя роль мишени, продолжив вслух центральную, начатую им ранее тему:

– Да, желтая пресса, цитируя его, каламбурила, заявляя, что ученый утверждал, будто любой сценарий этого и других измерений известен лишь Создателю, даже в принципе не умеющему творить зло. Поэтому незаслуженные духовные страдания его детищ, рода человеческого, могут привести к неправильному восприятию людьми самой сути жизни. Альтернативная, прогрессивная пресса увидела в этих его откровениях низменную природу трусости, которая еще не была искоренена и иногда выказывала на свет свои «уродливые изъявления».

– Когда-нибудь в санаторий тебя отправлю, шурупы подкрасить.

– Право, сеньор Альваро, я помню ваши с ним встречи и разговоры. Если подтвердите желание, могу вывести их на экран.

– Нет, пока не надо. Рано. Павел Александрович слыл в обществе трусишкой-ортодоксом.

Вальтер умел шутить, но иногда не понимал – почему люди в ответ смеются? Это его смущало и заставляло исключать паузы:

— Допущенная к обсуждению в среду широких масс, цензурой Путан Путаныча тема смысла жизни — отрезка существования одного человеческого или иного тела, на тот период уже давно была экспериментально смоделирована в более витиеватую последовательность связки плоти с иными составляющими, не позволившими искусственному разуму подняться на одну платформу с ними. И, между прочим, смею заметить, лабораторная практика доказала возможность болезней той самой непоколебимой платформы – души. Именно так именовали человеческую основу в текущем времени люди, подобные Павлу Александровичу. А это – всего несколько сот представителей человеческой расы. – Продолжал андроид.

– Мир пытался сопротивляться.

– К тому времени, сеньор – остатки прошедшей эпохи. Последними, после стран Северной Америки, пали бастионы набожной Австралии. Но надо признать – вплоть до разгромной капитуляции, технологически опережающая конкурентов научная среда планеты предпринимала попытки предоставить человечеству альтернативу методике продления жизни, распространяемой торговой организацией, зарегистрированной на имя личного секретаря президента союза Европейских стран, Путан Путаныча.

– Дед, для чего вы все противились, этот царь в чем-то ошибался?

– Как мило. Прямо в точку. Знай главное, дорогое дитя – Путан Путаныч не может совершать хороших дел. Он – порождение ехидны, другой культуры, в которой абсолютно все классы постоянно выясняют между собой отношения.

Гилотто Гонсалес продемонстрировал, как одна рука кусает другую. Ученый и воин, в прошлом глава одного из южноамериканских картелей, за миллион лет не постаревший как физически, так и духовно, вновь погрузился в размышления. Продолжил Вальтер:

– В свете постулатов данного монарха, быть простым человеком – унизительно. Незадолго до его прихода к власти, один из философов и идеологов учений о насилии над себе подобными, Герман Геринг, сидя в тюрьме, буквально за несколько часов до самоубийства дал интервью профессору Густаву Гилберту. В нем, для потомков, соратник и друг Адольфа Гитлера озвучил идею будущей «поглощающей» стратегии Путан Путаныча, которую впоследствии тот блестяще реализовал, взяв за основу собственной глобальной общественной и духовной полемики.

– Идею?

– Да. Она предельно бесцветна и доходчива, цитирую: народ всегда может быть приведен к послушанию. Все просто – требуется лишь неоднократно заявить, что на него нападают. При этом крайне важно не забыть обвинить пацифистов в отсутствии патриотизма и в том, что они подвергают родину опасности.

– Вот-вот, именно его природа. Чудесная, Вальтер, объективная формулировка. Стараниями единомышленников этого выкидыша Геи от Урана был создан социум. Остатки свободного мира назвали его «стадом». В нем диалог в обязательном порядке превращался в кровавый спор, откуда выходили победителями лишь самые беспощадные. В результате, огромная часть белого света превратилась в закрытый пансион, где порядок даже на уровне общественных туалетов поддерживался исключительно с помощью угроз. Семантика большинства языков планеты Земля, на фоне словесности этого недоразумения, имела весьма ограниченный лексикон оскорбительных терминов. И они, эти худые призраки, были жалкой тенью подаренного Путан Путанычем гражданам колоссального набора риторической «расчлененки», оплевывающей достоинства всего окружающего мира. Своды указов мерзкого гнуса приучили гуманоидов к постоянному уничижению друг друга, во всех без исключения жизненных ситуациях. Естественно гуманоиды на уровне инстинкта боялись ядовитого паука. Одни, их было мало, шли на баррикады, другие пытались подстелиться, успокаивая себя тем, что грядущие поколения найдут выход из положения. Его социум рос. Так мы, внучек, «просрали» родную планету. Метастазы поглотили бизнес, культуру, религию, и, наконец, волю.

– Метастазы?

– Да. Я использовал образное выражение. В те времена рак был неизлечим.

– Откуда же он взялся?

– Кто?

– Он.

– А, этот – явился из ниоткуда. Никто не жаждал видеть подобное пугало – людей поставили перед фактом.

– Это как?

– Как в сказке. Как? Пришел «нулем» и взял под контроль государство, владевшее самым страшным оружием. Руководитель, у которого не было трудовых вех и истинных заслуг перед народом. Офицер, не нюхавший пороха. Мужчина, не создавший семью. Гражданин, соорудивший для себя собственный, одному ему комфортный мир. В его, ставшим ядовитым обществе было искоренено состояние, противоположное депрессии. То есть, интенсивность внутренней жизни, со всеми ее пороками, неврастениями, ипохондриями, а также счастьем, была предоставлена узкому кругу привилегированных классов – основным потребителям всех форм ценностей.

Как он пришел к власти никто толком не знает. Тем более, люди, сродни нашей семье – южане. Поначалу мы просто забавлялись, что-то слыша о ползучей гидре. До поры, до времени, холодные страны далеких континентов граждан Боливии не интересовали. Но однажды все изменилось – было объявлено о том, что любой желающий на планете отныне имеет право приобрести капсулу бессмертия.