Страна: Россия
Гумер Исламович Каримов, 1947 года рождения, уроженца г. Уфы, с 1970 года, проживающего в Ленинграде – Санкт-Петербурге. В 1975 году окончил философский факультет ЛГУ, а в 1978 – очную аспирантуру. С 2000 по 2006 – возглавлял Некоммерческую организацию «Союз писателей Ленинградской области и Санкт-Петербурга», с 2006 года руководитель литературного объединения «Царскосельская лира» в Пушкине и главный редактор журнала российской словесности и общественной мысли «Царское Село». (Ныне журнал «Царскосельская лира»). За эти годы опубликовал шесть книг стихов, как прозаик дебютировал в 2007 году. В настоящее время вышло в свет четыре книги прозы, а также повести и рассказы публиковались в журналах «Аврора», «Нева», «Бельские просторы», «Царскосельская лира» и др.
Член Союза писателей Санкт-Петербурга и Союза российских писателей. Живёт в Павловске.
Country: Russia
Отрывок из повести “Француз”
1. ЕВГЕНИЙ АЛЕКСЕЕВ
Когда едва живой от усталости старенький чахоточный паровозик, пыхтя и задыхаясь, подогнал состав к вечно грязному вокзалу станции Уфа, из вагона второго класса с лёгким саквояжем в руке вышел высокий стройный юноша в студенческом мундире и в фуражке с голубым околышем. Мундир, характерная худоба, а также необыкновенная бледность его лица, особенно контрастировавшая с грубым загаром местных уральских жителей, выдавали студента столичного университета, прибывшего на каникулы к родителям. На станции молодого человека поджидала лёгкая коляска, запряжённая гнедой кобылкой. На козлах сидел четырнадцатилетний возница, подвижный черноглазый башкирёнок Юлай, почтительно приветствовавший молодого барина лукавым взглядом и широкой улыбкой.
— Сильно много худой стала наша молодой барин. Сильно много отдыхай надо, кушай надо, кумыс надо.
Усевшись в коляске, блаженно вытянув ноги, Евгений велел быстро ехать.
— Ехай нельзя, однако,— возразил возница.— Полина ждать надо. Твоя папенька послала. Велела магазин ходить, товар купить.
Пришлось ждать. Евгений огляделся. Никаких перемен не случилось здесь за время его отсутствия. Да и что могло случиться в этом богом забытом краю? Та же грязная привокзальная площадь, толпы бедного, всё больше местного люда, раздетого и разутого. Два-три сюртучка мелькнёт в толпе на господах, спешащих куда-то с озабоченным видом, или многодетная пара с чемоданами суетится у лавочки. Вышел из вокзала какой-то важный тучный господин с дамой — высокий и прямой, точно проглотивший жердь. Сели в коляску, уехали.
«Какой-нибудь местный столоначальник или попечитель гимназии»,— подумал с усмешкой Евгений.
Сразу за площадью вокзала круто вверх пошла холмами Уфа. Хаотично прилипли к горе бедные маленькие домишки с бельевыми верёвками и убогим бельём, вырубленные в каменистой земле ступени… Здесь ютились рабочие железнодорожных мастерских и разный прочий люд. Евгений с неудовольствием отвернулся.
— Что папенька с маменькой, Юлаюшка? Здоровы ли?
— Маменька — нищаво, здоровый. Папенька совсем больная стала, трубка много курит, сильно много кашляет, с палка ходит шибко еле-еле.
У Евгения сжалось сердце и от сострадания к старикам, и от стыда за свою сыновнюю невнимательность.
Единственный наследник бедного помещика Николая Петровича Алексеева и супруги его Александры Тихоновны, в девичестве Тумановой, Евгений вот уже два года проходил курс юриспруденции в Петербургском университете. Довольно ветреный юноша учился средне, звёзд с неба не хватал, зато отдавал должное студенческим пирушкам и балам, что ложилось тяжёлым бременем на тощий кошелёк папаши. При этом отпрыск не баловал стариков вниманием, писал редко и коротко, летние каникулы считал вынужденным и скучным обязательством, а на рождество или на святки не приезжал совсем. Впрочем, такова участь большинства родителей на земле, и Евгений наш был вовсе не оригинален, что, конечно же, не мешало Николаю Петровичу и Александре Тихоновне горячо и нежно любить единственного сына, выкраивая последние гроши на его учение. Сам Николай Петрович происходил из богатого и крепкого рода уральских заводчиков Алексеевых, и отцу его от деда досталось огромное наследство на Урале. Но тот, будучи страстным игроком, пребывая всё время в Петербурге и за границей, быстро промотал всё состояние, проживая десятки тысяч в год. Заводы ушли за долги, чудом сохранилась лишь небольшая деревушка Алексеевка под Уфой.
Николай Петрович почти не видел своих родителей, ибо воспитывался всё время у бабушки, характера был кроткого и чувствительного, по настоянию бабушки же поступил в военную службу, долго служил на Кавказе. Получив чин подполковника, вышел в отставку сорока двух лет, женился на выпускнице института благородных девиц, уехал к себе в деревню. Жил тихо, страстно любил жену, полностью подчинившись ей.
Александра Тихоновна гордилась происхождением рода, идущего чуть ли не от самих Рюриковичей, жалованного в своё время княжеским титулом, но затем попавшего в опалу и обедневшего, несмотря на реабилитацию, ещё при Екатерине Великой. Она кичилась своим образованием, знанием французского языка, необыкновенной музыкальностью. Втайне она не любила мужа, даже презирала его за необразованность и дурной французский. Некогда мечтала она о блестящей партии, но бедность папеньки была к тому времени столь ужасающей, что рады были и такому жениху. Тоскуя поначалу по Петербургу, Александра Тихоновна много плакала, перечитывая Пушкина и Мопассана, но рождение сына стало ей пожизненным утешением. Горячо и страстно взялась она за его воспитание и достигла немалых успехов, если таковыми можно считать знание французского, хорошие манеры и музыкальное образование Евгения, даже имя которого выбрано в честь любимого героя из заученного ею наизусть от начала до конца бессмертного поэтического романа. Вела она и скромное хозяйство мужа и, надо сказать, умела сводить концы с концами; изыскала возможность и дала сыну университетское образование.
— Вона,— услышал задремавший было Евгений возницу,— он идёт, однако.
— Кто он? — не понял, отвыкший уже от настойчивой привычки башкир называть всё мужское — в женском роде, а женское — в мужском, Евгений.
— Горничный. Полин.
К ним шла неизвестная Евгению юная красавица лет семнадцати, в простеньком сером платьице и шляпке давно уже не носимого в столице фасона, но здесь, в глухой провинции, ещё довольно употребляемого. Несмотря на сумки, оттягивающие ей руки, девица шла легко и быстро, глядя прямо перед собой. Ещё издали заприметив рядом с Юлаем молодого барина, поняла, что он смотрит на неё, и чем ближе подходила к коляске, тем более была смущена и взволнована.
Евгений, сам немало смущённый, встал во весь рост, соскочил из коляски, пошёл навстречу. Чтоб скрыть волнение, он нарочито и слегка развязно воскликнул:
— Ба! Какая приятная неожиданность! Что же ты, Юлаюшка, не сказал мне, что у нас новая горничная?
Подошёл, принимая груз, слегка наклонился, почувствовав близко лицо девушки, тепло её дыхания, заволновался ещё больше, выпрямился, глянув в смущённое лицо. Она подняла на него глаза, большие, карие, растерянно улыбнулась сжатыми губами и пролепетала приветствие, назвав его по имени и отчеству. Ему стало приятно, она напомнила ему о его превосходстве. Евгений осмелел.
— Вы знаете меня? — постарался удивиться он.
— Как же-с,— скромно потупилась девушка.— Папенька и маменька ваши-с только об вас и говорят-с.— Её неловкая, вычурная по-мещански речь умилила юношу.
— А как позволите вас величать? — помолчав немного, спросил он.
— Полина,— тихо промолвила девушка и, обойдя его, пошла к коляске, не отрывая взгляда от кончиков своих башмачков.
Он галантно подал ей руку перед экипажем, Полина не смела отказаться, оперлась, и, пока её кисть оставалась в его руке, Евгений чувствовал, как мелко дрожат её пальцы.
Ах, если бы это не было реальностью! Откуда мог знать Герман, что случайно встреченный в «Интуристе» «француз», оказавшийся к тому же земляком, откроет ещё одну его жизнь, с которой потом он легко расстанется, приняв за эпизод? Но через много лет та жизнь сама найдёт нашего героя.
Они поехали. Евгений озирался по сторонам, но город мало интересовал его в эти минуты. Юная соседка гораздо больше привлекала внимание юноши. Какая-то сила то и дело оборачивала его лицо к ней, и, пока ехали по кривым и холмистым улочкам Уфы к парому через реку Белая, он потихоньку наблюдал сбоку за Полиной, не зная, как нарушить неловкое молчание. Она не была красавицей, особенно в профиль: лицо портил слегка великоватый нос, но губы — пухлые, мягкие, ещё никем, вероятно, не целованные, чуточку дулись, придавая лицу по-детски наивное и прелестное целомудренное выражение. Высокий лоб, длинные чёрные брови, почти сросшиеся над переносицей, выдавали в ней породу, а нежный румянец щёк не упрощал эту породистость, а лишь подчеркивал юный возраст. Из-под шляпки были видны гладко причёсанные на пробор шелковистые каштановые волосы. То ли от солнца, то ли от чувствуемого взгляда молодого барина веки Полины в обрамлении длинных пушистых ресниц были опущены, а рот в смущении полуоткрыт. Но стоило Евгению отвернуться, как она сама вскинула на него быстрый взгляд больших и удивлённых глаз, отмечающих его чистое лицо, бледность слегка впалых щёк, сжатые тонкие губы с едва заметным пушком над ними.
Евгению шёл девятнадцатый год, Полине — семнадцатый. Первый сделал лишь начальные шаги в познании любви, вторая была неискушенна вовсе, но томилась её предчувствием… Словом, не успел Юлай доехать до переправы, как молодые люди были уже окончательно и бесповоротно влюблены друг в друга.
(3 оценок, среднее: 4,33 из 5)
Загрузка...