Юлия Ольшевская-Хатценбёллер

Отрывок из романа “MUSEUM”

ЗОЛОТОЙ КОДЕКС.

ДЖИОВАННИ, УЧЕНИК АББАТА АДЕЛУНГА

…Мы вышли из трапезной, и я с наслаждением вдохнула нежнейший вечерний воздух, который был лучше любого десерта, и который хотелось пить как прохладное молоко, только что принесённое из погреба.
В воздухе витали маленькие мошки и ночные мотыльки, пахло хвоей и ещё какими-то ароматными травами, названий которых я так никогда и не узнала…

Монах быстро шагал, неся свечу в руке, по каменной дорожке от одного строения к другому, я спешила на этот легкий мерцающий огонёк за ним, и через минуту-другую мы уже входили в другое здание, также всё сплошь выложенное крупными глыбами известняка и базальта, спускались по каменной лестнице к маленькой деревянной двери.
Тебе не холодно? — монашек обернулся, и я опять увидела, как в полумраке блеснули его оливково-чёрные глаза: итальянское солнце, Падуя, Венеция, Каналетто… Где это всё?.. Где же я?
Нет, здесь ночи тёплые! — я куталась в тонкий мех, признаваться, что порядком продрогла в своём шёлковом платье, не хотелось.
Сейчас будет теплее, подожди немного, хорошо? — он поставил свечу на небольшой выступ возле дверного косяка, взялся за замок, висящий на ручке двери, и в его руке тускло блеснул большой металлический ключ. Бог мой, какой огромный, наверное, сантиметров двадцать пять, не меньше, только на поясе и носить! И что же за замки делали скобяные мастера в Средние века!

Заходи! — Джиованни любезным жестом пригласил меня в скрипториум, ярко освещённый с четырёх сторон связками толстых и длинных свечей — таких должно хватить монахам, как мне сразу же представилось, на целую ночь долгой и кропотливой работы в мастерской.

У высоких каменных тумб со столешницами, похожих на алтари, уже работали несколько молодых людей в монашеских рясах, невесть как здесь оказавшихся — ведь дверь-то была закрыта? Наверное здесь, как и в любом монастыре, подобно крепости веками вынужденном оборонятся от вражеских набегов, существует целая система других входов и выходов: таинственных подземных лабиринтов, где надежно спрятаны самые главные сокровища человечества — Книги: античные рукописи, инкунабулы греческих и римских авторов…
«Овидий пел арбу воловью…» — почему-то опять вспомнился Мандельштам.

А драгоценные книги, как это хорошо известно всем любителям прекрасного, лучше всего сохраняются в холоде! В отличие от их авторов…
Но в самом скрипториуме, в отличие от книгохранилищ, которые мне посчастливилось увидеть позднее, было довольно уютно и тепло. Невозможно же, в самом-то деле, заниматься каллиграфией — многократно выписывая тончайшие золотые вензели, бесчисленные постраничные украшения, сложнейшей художественной выделки прописные буквы – да с промёрзшими пальцами!

— Посмотри, это моя работа! — Джиованни скромно опустил глаза, подведя меня к широкому столу, где лежало несколько готовых рукописных страниц, и рядом высились листы старого пергамента.
Я словно в музее, полном драгоценных рукописей, (ну вот важно для меня это тактильное ощущение, хоть казните, хоть милуйте!) очень легко, лишь кончиками пальцев, едва прикоснулась к шершавой желтоватой бумаге и вздрогнула.

Передо мной была работа истинного Мастера: ювелирной выделки заглавные буквицы, сверкающие красным пурпуром, жёлтой охрой и индиго. Я видела эти сияющие краски в рукописной копии Золотого Священного кодекса монастыря, хранящегося в нашей университетской библиотеке, и сразу же узнала.
Тебе нравится? — Джиованни был серьёзен, но мне казалось, что ему была важна моя оценка.
Нравится — это неточное слово. Я в восхищении от твоей работы, Джиованни! — я была взволнована, эмоции сдерживать не хотелось, и я процитировала библейский стих на память: — «И я пошел к Ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоём, но в устах твоих будет сладка, как мёд».

Ты тоже вспомнила этот стих из Евангелия? — Джиованни задумчиво смотрел на меня.
Да, Джиованни. Десятая глава Откровения, Иоанна Богослова, стих девятый. Ещё минута, и, кажется, я бы просто расплакалась прямо над великими страницами Золотого Кодекса из монастырской библиотеки, впоследствии хранящегося в собрании Церкви Святого Духа в Гейдельберге, а ещё позднее — в самом Ватикане!
Неужели я здесь, и, словно отразившись в единой строке, вся грандиозная как «Пассионы» Баха средневековая История — Библейские Книги, священное Слово, великие открытия, далекие неизведанные земли, отважный и дерзкий венецианец — мореплаватель Марко Поло и его скромный брат, монах Джиованни — все они передо мной! Неужели это не сон?

Я жадно, вглядываясь в каждую деталь и стараясь запечатлеть всё в памяти, рассматривала драгоценные пергаменты девятого века с именами четырёх евангелистов — Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Имена были выведены рукой искусного мастера на ярко-синем, точнее, кобальтовом фоне среди изображений пяти высоких порфирных колонн, с ангелами и райскими птицами, парящими над ними. Между изображениями колонн были начертаны римские цифры. Что это могло обозначать — я ещё не знала.
На новом листе, над которым, по-видимому, трудился Джиованни, переписывая латинский текст с пергамента, значилось то же таинственное название: Codex Aureus Laurensius, ещё со времен библиотечной выставки хорошо знакомое мне…

— Посмотри, сколько золота! — с гордостью сообщил мне монашек, хотя это и так было заметно. Драгоценная золотая краска присутствовала в каждой буквенной росписи, проступала в каждом самом микроскопическом вензеле, на каждой странице — Джиованни разрешил мне просмотреть несколько из них.
Теперь мне было ясно, отчего Кодекс Лорша был назван Золотым — монахи восьмого и девятого веков драгоценного металла для книжной краски не жалели! Все стало понятно, и мне это было уже не столь интересно, поэтому я задала вопрос, кардинально сменив тему.
Скажи, пожалуйста, Джиованни, кто твой учитель, где ты учился своему мастерству?

Курс теологии нам читал отец Экхарт из Хоххайма в Парижском университете — просто, безо всякой интонации проговорил Джиованни. Его глаза горели, по всей видимости он думал о предстоящей работе, глядя на священные страницы Золотого кодекса, которые были созданы когда-то здесь, в этом самом монастыре, как гласит предание, при отце-настоятеле аббате Аделунге…

А где ты обучался искусству каллиграфии? Твой работа — это действительно верх совершенства, поверь мне, я видела в своей жизни очень много прекрасно изданных и оформленных книг! Некоторые из них — настоящие сокровища, с которыми не могут сравниться — тут ты прав, Джиованни! — никакие драгоценности в мире!

Действительно, одно лишь Остромирово Евангелие — жемчужина русской культуры, которое мне посчастливилось увидеть в Российской национальной библиотеке, заслуживает самого восхищенного отзыва!
А Золотой Кодекс! Помнится, в нашей университетской библиотеке проходила выставка знаменитой Biblioteka Palatina, собранной когда-то курфюрстом Города Отто Генрихом.

Упоминался там и знаменитый на весь мир рукописный список книг Лоршской библиотеки, я помнила его полное название: Evangelium scriptum cum auro pictum habens tabulas eburneas.
Какая роскошь, какая дремучая и роскошная, пахнущая смирной и ладаном, сверкающая всеми дарами волхвов, включая золото, невозможная старина! — вот что меня поразило тогда. Словно бы шуршащий ветрами времени и несущий на себе печать древности рукописный пергамент, великолепные рукописные страницы, богато украшенные вензелями заглавных Букв. Над этим ничто не властно – ни войны, ни время, ибо там парят ангелы и райские птицы — что может быть прекраснее для души библиомана!

Даже Януш, помнится, сопровождавший меня на университетской выставке, что называется, проникся и произнес что-то вроде «Das ist absolut fantastisch!“ — ну, право слово, чего же еще ожидать от сумрачной тевтонской души, небогатой на эмоции?
С другой стороны, возможно, я не вполне справедлива к немцам. Да, они сдержанны и мало эмоциональны, зато честны и предельно точно выражают свои чувства, если они у них всё-таки есть.

Вот и Дэн… Ладно, пока не будем о Дэне.

Передо мной мощно и величественно, подобно древнему морскому утёсу, высилась громадная каменная туша монастыря, с тяжёлыми колоннами из крупных базальтовых глыб, между которыми всё так же, при ближайшем рассмотрении, просвечивал красновато-рыжий известняк.

Высокие стрельчатые окна были украшены неяркими витражами из бледно-лилового, зеленоватого и голубого стекла. Впрочем, быть может при солнечном свете, они выглядели несколько по-другому, сейчас же, при закатном свете, от узкой желтоватой полоски, иссеченной тенями островерхих крыш, мне было трудно определить их цвет и насыщенность красок.

(Помнится, то же чувство посетило меня и в Париже, когда мы вместе с Дэном поздно вечером побывали в величественном соборе Sacré-Cœur de Montmartre. Величественные и прекрасные краски огромной мозаики «Благоговение Франции перед Сердцем Господним» Люка-Оливье Мерсона мне вначале тоже показались неяркими. Но как же по иному высветились благородные очертания этой церкви, построенной в прекрасном поздневизантийском стиле и, подобно шедеврам из Венеции, столь близкой русскому сердцу, когда мы пришли туда ещё раз в дневное время!)

…Вокруг нас было множество построек, и всё это мощное и многоцветное монастырское архитектурное великолепие окружалa широкая и очень высокая стена всё из того же известняка и базальта, выстроенная, как пояснил мне брат Джиованни, чтобы защищать Лоршский монастырь от разбойничьих набегов. Впрочем, стена не всегда спасала, и при более серьёзной опасности монахи уходили в городскую крепость, расположенную высоко на горе, и предназначенную для того, чтобы защищать мирных обитателей монастыря, чьим единственным оружием была ежедневная горячая молитва. Молитва за грехи падших, молитва, устремленная к Богу, туда, в бесконечное и дышашее предгрозовой прохладой Вечное небо, Guisto Ciel.

Даже в сумерках далекий силуэт Starkenburg был отчетливо виден на фоне тёмно-серого неба с загорающимися звездами…
Немного переместившись вниз по тропинке, я увидела изящное архитектурное сооружение капеллы с тремя арочными входами, выложенными в шахматном порядке искусной кладкой из белого и алого кирпича.
Второй этаж был глухой, и лишь два узких витражных окна украшали его по краям.

В двух белокаменных пристройках, расположенных по краям главного здания капеллы и повторяющих своими округлыми очертаниями изысканные изгибы арочных входов, было по одному чрезвычайно узкому окну, — в такое не протиснулась бы и рука взрослого человека! — больше похожему на бойницу. Рядом с капеллой росло огромное дерево.

Оно медленно и как бы нехотя сбрасывало на коротко подстриженную и ухоженную траву свои округлые листья, формой напоминающие маленький раскрытый японский веер…
Мелькнуло воспоминание об одной из последних лекций Веронези, в которой он упоминал книгу Хейзинги «Осень Средневековья».

Знал бы дорогой и досточтимый герр профессор, где я окажусь! Теперь же, благодаря брату Джиованни, я воочию увидела, что это такое — увядание природы на фоне средневековых монастырских стен, этой тихой и мирной обители, каждый год терпящей нашествия варваров и хранящей в своих потаённых скрипториумах то, чему нет действительно цены — Книги…

(4 оценок, среднее: 2,50 из 5)

Загрузка…