Страна : Украина
В один из дней я взяла блокнот, ручку и подарила миру бесценную историю, которая тронет сердце каждого. Этот исторический роман я писала всего лишь год. Он просто вылился из меня на бумагу без единой правки. Многие говорят так не бывает. Но именно это произведение могут читать дети, взрослые и пожилое поколение; мужчины и женщины. Равнодушных к этой истории просто нет. Оно открывается каждому возрасту по-своему.
Country : Ukraine
One day I took a notebook, pen and told the world the fascinating story that will touch everyone’s heart. I wrote this historical novel for only a year. The words simply poured out of me on paper without a single edit. Many people are saying that this cannot be true. However, everyone will be riveted by this story — children, adults and the elderly; men and women. There is just no one indifferent to it. The story captures imagination of each age in its own way.
Отрывок из исторического романа «Муаровая жизнь»
Вдруг я услышал звук приближающихся самолетов и сильный скрежет колес, поезд резко тормозил. Все начали вставать и пытаться выглянуть в форточки под потолком и в дверную щель. Послышался знакомый свист, за которым раздались оглушительные взрывы совсем рядом. Я схватился за уши, в них звучал звон, от которого казалось, лопнет голова. В то же мгновение сильнейший толчок сбил всех с ног. Я понял, что вагон, в котором мы были, не движется, на мне лежали женщины и дети. Мы были словно оловянные солдатики в коробке, которую сильно потрясли. Все начали пытаться открыть дверь и выбраться наружу. Отодвинув большое дверное полотно по металлическим рельсам, все начали спрыгивать на землю и убегать от поезда в разные стороны. Взрывы не прекращались. Я оказался зажат в самом дальнем углу вагона и не смог сразу выбраться. «Отец же говорил, что бомбят исключительно города и стратегически важные объекты, но это же поезда с детьми и женщинами, – думал, пока пробирался к выходу. – Сейчас увидят, что это не солдаты и прекратят». Но взрывы продолжались. И вот я выбрался наружу и сразу зажмурился. Глаза привыкли к тусклому свету, к полумраку внутри вагона. На улице ярко светило солнце, отражаясь от золотого поля пшеницы. Клубы земляной пыли от взрывов не позволяли увидеть, что происходит.
«Неужели это люди?» – я щурился и не верил в то, что видел. Рядом с поездом двигались огненные фигуры. Некоторые были совсем невысокие. «Неужели это дети?! Это страшный сон, я просто уснул в дороге. Огненных людей не бывает!» Я снова зажмурился так сильно, что на некоторое время у меня заложило уши, и все происходящее, казалось, удалилось. «Точно, сплю. Вот уже и просыпаюсь», – неосознанно до крови царапал руку, желая, чтобы это все исчезло. Открыл глаза, слух возвращался. Все по-настоящему! Я весь дрожал, зубы стучали, будто я очень сильно замерз. Дрожь унять не мог, как ни пытался, она шла изнутри. «Но ведь сейчас жара, почему же мне так холодно?» От пересохшей земли исходило тепло, воздух был раскален, но я замерзал, при этом ощущая, как по спине сбегают капельки пота. Мои зрачки были расширены, под действием выброшенного адреналина в кровь, все мои рецепторы работали сверх нормы.
Это был сезон уборки урожая. Пыль понемногу рассеивалась, зрение возвращалось, и я увидел, что в поле, возле которого мы проезжали, стояли снопы, к которым и бросились все из вагонов, чтобы укрыться. Я тоже побежал от поезда вглубь поля. Пахло пшеницей, землей и гарью.
На бегу я впервые оглянулся назад и замер на мгновение. Локомотив был весь в огне, первые четыре вагона перевернуты и тоже горели, разбросанные, словно игрушечные, еще часть сошла с рельс. Их, словно картонные макеты, смяло, сделав из нескольких вагонов один. Из горящих вагонов слышались крики о помощи. В небе разглядел два удаляющихся самолета. Я кричал, что нужно помочь тем, кто в перевернутых вагонах, что самолеты улетели уже. Часто видел из окопа, как сбросив бомбы, самолет делает разворот в воздухе, и пустой возвращается на базу, выполнив задание. Но страх гнал всех подальше от горящего поезда. Еще не все успели выбраться из вагонов, которые сошли с рельс. Нужно им помочь, крик был невыносимым. Принял решение, развернулся и побежал. Я был единственным, кто бежал в обратном направлении.
Из первого перевернутого горящего вагона выбирался парень. Для тех, кто оказался внутри, дверь после столкновения оказалась наверху. Фигура человека наполовину показалась из проема двери. Подтянувшись, он перегнулся через край и попытался забросить ногу, чтобы окончательно перевалиться и упасть на землю из горящей коробки. Это же соседский Петя! Я узнал его. Он жив. Не думая, побежал быстрее навстречу. «Я должен его спасти», – что-то внутри меня твердило это. Я не смог спасти моего лучшего друга Петьку, я был не в силах, а здесь все в моих руках. Я ему помогу. Бежал, и был убежден, что спасаю своего друга, считал, что могу изменить прошлое, вернуться в тот день. Просто подбежать и сказать, чтобы не поднимался так высоко.
– Держись! – крикнул я. – Я спасу тебя! Я помогу! – и побежал еще быстрее.
Соседский Петя к тому времени смог выбраться из огня. Упал на землю и полз под перевернутым вагоном меж его колесами в мою сторону. Поднявшись, увидел и услышал меня. Я видел, как он через силу улыбнулся мне. Его рубашка была разорвана. Левое ухо, левое плечо и часть левой руки были черного цвета. «Наверное, испачкался, – думал я, пока бежал». Соседский Петя тянул ногу, каждый раз наступая на нее, кривился.
Снова звук мотора и пропеллеров. Но почему так громко? Почему так низко? Позади соседского Пети в небе я увидел первый раз так близко то, о чем мечтал. Две металлические птицы. Они были прекрасны и в то же время ужасны. Они несли смерть. Это был самый массовый самолет фашистской Германии на протяжении всей Второй Мировой Войны, известный истребитель-штурмовик Мессершмитт BF109, под крыльями которого я разглядел знак противника – черная свастика в белом круге, на хвосте черный крест в белой окантовке с двух сторон. Звук его пропеллера звучал неравномерно, подобно рыку дикого неземного животного. Его мелодия изменялась по мере приближения, нарастала и оглушала.
Самолет не летел ровно, его металлические крылья, отмеченные нацистским знаком, покачивались то в одну сторону, то в другую, подобно хищной птице, которая улавливает потоки воздуха, когда планирует над землей, высматривая жертву.
Я почти добежал к соседскому Пете, оставалось каких-то двадцать метров. К звукам мотора и пропеллера добавился новый, отрывистый и частый. Из самолетов открыли огонь из двух пулеметов, установленных на борту каждого из них. Пули проходили линиями по земле, оставляя углубления, подобно маленьким бомбам. Петя резко остановился, глаза не моргали, он смотрел в одну точку, впереди на светлой рубашке расплывалось красное пятно. Он упал, как скошенный стебель, так и не добежав до меня.
Самолет пролетел над моей головой очень низко. Мне казалось, он сейчас заденет меня своим брюхом, поэтому я упал на землю лицом вниз. Когда самолет подлетал, я даже разглядел лицо пилота, так низко парили эти машины-убийцы. «Неужели они не видели, что здесь нет солдат? Что только женщины и дети, гражданское мирное население. Что это за люди такие?»
Пулеметная очередь прошла совсем рядом со мной, оставив углубления в земле. Мне показалось, я ощутил своим телом каждую пулю, пролетевшую рядом, ее тепло в момент полета. Они зашли в землю, забросав меня небольшими земляными комьями. Я чудом уцелел. От низкого бреющего полета позади адской машины поднимались клубы пыли, высушенной солнцем земли. Она забила мне нос, резала глаза, я не мог дышать, задыхался, но лежал, не двигаясь. Когда услышал, что штурмовики пролетели надо мной, поднялся и оказался в земляной буре, подобно песчаной в пустыне, описанной в книгах. Совсем не видел, куда бежать, только слышал звук пулеметных выстрелов и непрекращающиеся крики о помощи. Пролетев с пулеметной очередью по полю, самолеты заходили на следующий вираж и снова расстреливали женщин с детьми. Раз за разом. «Когда же они насытятся, эти животные?» В природе хищник убивает, лишь для того, чтобы прокормиться. Человек же существо иного склада. Может убивать для забавы или достижения поставленной цели. Мотивы совершения зла могут варьировать.
Я впервые осознал, что значит война. В ней нет пощады. Враг не остановится ни перед чем. Все совсем не так, как в игре, здесь все по-настоящему, люди умирали. Они больше никогда не обнимут любимых, никогда не порадуются достижениям своего ребенка, не поцелуют нежно в щеку, не услышат заливистый смех. Это конец.
Пыль немного рассеялась, и я снова побежал в поле. Поняв, что укрыться там невозможно, понесся к поезду. Все люди от него уже убежали и самолеты, разбомбив состав, больше не подлетали к вагонам. Пилотам было интересно поле с бегающими в ужасе людьми, тщетно пытающимися укрыться в пшенице и снопах. Местность с птичьего полета была полностью открытой, поле простиралось на многие километры влево и вправо подобно золотому морю. Такое же бескрайнее и красивое. Неубранная пшеница покачивалась от дуновения ветра, создавая иллюзию волн. Созревшие колоски бились друг о друга, и, закрыв глаза, можно было услышать шум, подобный морскому прибою. Как же красиво могло быть! Звук рева моторов истребителей-штурмовиков, их пропеллеров, пулеметных выстрелов, превратил эту картину в ужас.
В вагонах уже не было никого, кроме убитых, уже не слышались крики о помощи, догорали дощатые стены некоторых из них. Я спрятался под колесами уцелевшего и видел все, что происходило. Поначалу я отвернулся, но решил, что врагу нужно смотреть прямо в глаза. Бегущие люди падали, словно скошенные серпом колосья пшеницы. В золотистом поле появились кроваво-красные островки, и их было несчетное множество. Люди, крича и бегая, только раззадоривали охотников. Пилоты подобно хищникам набрасывались на все живое, что двигалось, убегало и издавало крики о помощи, беспощадно расстреливая. В них пробудился инстинкт голодного зверя на охоте в момент загона жертвы, который утолить могли лишь сотни убитых. Такое сотворить могли лишь существа, лишенные чувств.
Самолеты не улетели, пока было движение в поле. Когда, по мнению пилотов, они справились с заданием, истребители начали удаляться. Долго еще стояла тишина, слышался лишь звук колосьев, колыхающихся на ветру. Я не шевелился. «Неужели я совсем один остался в живых?» Солнце садилось за горизонт оранжевым огромным шаром, напоминая детский рисунок, не хватало лишь лучиков, так как обычно его рисуют дети.
(171 оценок, среднее: 4,50 из 5)
Загрузка...