Сергей Кучерявый

Отрывок из историко-политического романа“Тени Сути”

Лондон. Англия. 1695 г.

Август, преддверие сентября — это прозрачная высь и мягкий янтарный солнца свет, это обволакивающий зной днём и предвестник стужи тихой ночью, это перезвон суховея и ароматы плодов, что окрепли в шлейфе лета, на пути от весенних цветов к созиданию большого света. Плановое собрание Тайного Ордена на этот раз было решено провести близ Лондона, в доме мистера Брэкстона. Первым к назначенному часу прибыл мистер Эндрю Крейн, а следом прибыл и мистер Харрисон с лордом Муном, а ещё чуть позднее подъехал и сам граф Артур. И пока ожидали канцлера Монтегю и сэра Исаака Ньютона, джентльмены, оставив своих помощников и доверенных секретарей, стояли и мерно говорили обо всём в тени раскидистого дуба, что вот уж не одну сотню лет украшал входную группу с небольшой терраской этого красивейшего миниатюрного замка мистера Брэкстон.

— Сэр Ричард, а это и есть тот малый лабиринт с аллеями, по которому вы однажды мистера Уайта водили, отчего он был в полнейшем мистическом изумлении, это он и есть? Мне лорд Мун как-то на досуге рассказывал эту забавную историю, — граф с задором вместе с остальными последовал по этой самой аллее.

— Да, граф, это именно тот самый живой лабиринт. Математика, градусы, фигуры, нанесённые знаки и прочие науки — они творят чудеса, и это правда. Вы бы видели тогда лицо мистера Уайта, когда мы, прогуливаясь, шли вроде как в противоположном направлении, вроде как от дома, но вот курьёз, вскоре перед нашими глазами оказался тот же самый ракурс замка.

— Этот малый лабиринт, кстати, — подключился лорд Мун, — он в те ранние годы очень хорошо послужил нашим посвящённым в Лондонскую масонскую ложу учёным джентльменам, это была первая, пробная версия сегодняшнего уже полностью готового Хэмптон-Кортского лабиринта.

— Да, как же приятно в осязаемом мире возводить такие чудесные объекты, используя с умом числовые знания Древних. Эффект-то какой! Искажение прямо как в лабиринтах Великой пирамиды.

— Вы были там, граф Артур? — интересовался Эндрю Крейн.

— Был… я много где был, — как-то слегка задумчиво отвечал ему граф, вновь на мгновение заострив свой бездонный взгляд, от которого многим посторонним часто становилось не по себе. Тут-то мистер Брэкстон, коснувшись этого потока, снова вспомнил один старинный факт, что, откровенно говоря, временами ему не давал покоя на протяжении вот уж четверти века. В череде дел за последние несколько лет полковник, глава Тайной разведки Англии, и он же почётный член Ордена, часто, попросту говоря, был не в силах анализировать какие-то отложенные впечатления, а тут недавно его и настиг этот тихий ужас. Факт заключался в том, что внешний вид, облик графа Артура всегда оставался, по сей день неизменным с самой первой их встречи, то есть с конца 60-х по сегодняшний 1695 год. Граф был всё тем же слегка седоватым крепким мужчиной лет пятидесяти с тем же пронзительным взглядом и ощущением того, что ему ведомы не только помыслы и настроения собеседника, а досконально ему известно всё и о визави, да и вообще о мире в целом ему, судя по всему, ведомо гораздо больше, чем это можно себе представить. И вот он снова, тот его взгляд с лёгкой, как бы надменной, но отнюдь не тщестлавной улыбкой глядит куда-то вглубь того поросшего зелёными аллеями лабиринта. А сам ужас, что не так давно постиг полковника, он заключался в идеальном сходстве графа Артура с портретом короля Ирландии Эдуарда Брюса, что являлся одним из самых влиятельных магистров ордена тамплиеров в XIV веке, одно лицо. Брэкстон часто недоумевал, как он, полковник, глава Тайной разведки, как он со всеми своими немалыми знаниями, порой, находясь рядом с графом и особенно попадая под его пусть и беглый, но прицельно пронизывающий взгляд, как он просто и плавно проваливается в какую-то прострацию, идущую параллельно со всеми потоками текущей жизни наравне. И пока мистер Брэкстон снова пребывал где-то в тумане, джентльмены все вместе продолжали неспешно прогуливаться. Граф рассказывал лорду и мистеру Крейну что-то дюже интересное о пирамидах, об искажении времени, о передаче мысли и образов на дальние расстояния. И пока все были увлечены, Харрисон, ввиду упрямой головной боли от лучей прямого солнца, тем временем находился в знакомой ему обстановке малыша-замка и распоряжался насчёт будущей подачи напитков, вина и соответствующих закусок к ним. И пусть канцлеру казначейства совместно с сэром Ньютоном из города было ехать ближе, нежели всем остальным, они всё равно задерживались, может ввиду огромной занятости, а быть может, и просто так уж повелось, что граф Чарльз всюду имел такую особенность прибывать несколько позже. Ну а пока от текущих дел рабочего собрания Тайного Ордена их отделяла дорога, сэр Чарльз, используя этот удобный уединённый момент, решил немного подготовить самого близкого ему человека к предстоящему мероприятию, ведь для Исаака Ньютона это будет первое собрание, на котором будут обсуждаться многие серьёзные вопросы в непривычной, часто мистической форме.

— Сэр Ньютон, вы сегодня как-то особенно спокойны. Не переживаете ли вы насчёт предстоящего собрания?

— Нет, Чарльз, не переживаю.

— Просто для вас это будет первый опыт такого общения, где, казалось бы, высочайшие государственные дела обсуждаются на уровне алхимии и метафизики, — Чарльз заметно испытывал лёгкое волнение. Да к тому же ещё и жаркий, влажный воздух, что так крайне редко баловал Английское Королевство, изредка влетал в и без того раскалённую чёрную карету и своим жарким питиём добавлял в горячую голову графа ещё некоторый сумбур.

— Признаться, нет, Чарльз, не переживаю. Даже, я вам скажу, напротив, всё более чем в порядке. Знаете, меня недавно посетило одно очень странное чувство, это случилось, разумеется, не в одночасье, это чувство пришло ко мне в каскаде размышлений о моей нынешней и должности, и занятости, и, если хотите, моём даже предназначении. Нет, это никоим образом не умаляет всех моих прежних пониманий, нет, скорее опять же напротив. Знаете, глядя на вас с Кэтрин, на то, как изначально у вас всё начиналось украдкой, всё так тайно и скрытно, и это было начало. А теперь же другой этап, да, вы знаете, что я не мастак описывать подобные состояния, да и к тому же я всего этого в настоящем моменте не наблюдал, вы знаете, чем я был занят в тот период, какими расчётами, это дело моих размышлений и постфактум анализа. Так вот, сопоставляя ваш прекрасный порыв, я для себя внезапно осознал, что сейчас я сам же стою ровным счётом точно как тот подросток, на черте перехода от одной модели восприятия мира к другой.

— Хм! Надо же! — удивлённо, тоже с каким-то озарением негромко воскликнул Чарльз Монтегю.

— Тогда, когда мы с вами в Кембридже обсуждали многие философские модели, — этот период я как раз таки сопоставляю с неким полудетским интересом к познанию чего-то незримого, с каким-то азартом и жаждой чего-то большего. Далее, когда наступили «тёмные времена» и когда за любую неосторожность можно было лишиться привычной жизни, тогда это был период украдкой тайны. А теперь, стоя на рубеже осознания тварного и нетварного мира, начинаешь уже зрело и трезво понимать: что есть Бог? Что есть Небесная Иерархия? Кто есть на самом деле Христос? Как всё на свете пронизано незримыми нитями разного качества. И конечно же, главный Сократов феномен озарения также встал ребром на этом моём рубеже, который как бы глупо ни звучал, он с каждым новым открытием вносит в моё понимание ту настоящую истину сути движения: «Я знаю, что я ничего не знаю!» А помните, Чарльз, мы тогда ещё в компании спорили насчёт достоверной составляющей этого самого термина — «религия», помните? Что всё-таки он означает? И уже на тот момент наша с вами позиция была таковой, что даже дословно этот термин означает восстановление связи с Богом через опять же познание мира. И теперь в моём целостном осознании выходит так, что идейная система религии по своему функционалу, она в принципе не способна достичь тех пониманий, куда меня привела эта тропа познания Господа через разные его творения. И получается, что тот период времени, когда в процессе изучения алхимии меня едва ли настигли первые научные результаты, тогда мне откровенно хотелось кричать об этом во всё горло, и я даже пытался это делать, но как вы помните, из-за этого я тогда чуть ли не слетел с обрыва. Я же ведь всё объяснял, рассказывал, приводил цифровые доказательства, но меня никто не слышал. И более того, законодательной церкви все эти мои наработки и мысли показались и кажутся по сей день какими-то до ужаса вычурными и даже преступными, хотя я просто пытался рассказать о том, что понял ещё какой-то новый, пока что непознанный слой загадок Творца. И теперь, перейдя тот рубеж окончательно, я в тишине и с удовольствием, благодаря Ордену, изучаю целый ворох новой Вселенной. И с вами, Чарльз, я теперь в полном объёме, смело и без оглядки применяю все те уже понятые мною истины этого незримого слоя в конкретном и большом деле. Пусть это и всего лишь малая часть от целого, но тем не менее это огромное счастье — со знанием дела, безнаказанно использовать все эти мировые глубины научных знаний. И возвращаясь к подростку, я, признаться, сейчас именно таким себя и ощущаю, когда понимаю, что впереди меня ждёт огромный путь недосягаемого горизонта новых знаний, а я при этом стою всего лишь в самом начале этого незримого пути, и мне предстоит познать ещё очень и очень многое, отчего аж дух захватывает.

— Да, Ньютон, вот и ещё одна параллель формулы: «Всё по образу и подобию». Жаль, да Винчи уже не с нами, ему бы пришлась по нраву эта ваша идея о расширении множества идентичных по сути кругов вокруг человека, начиная даже, быть может, не как у вас, со сравнения образа подростка, а начиная прямо с его сакральных расчётов тела человека, с расположения в нём органов и систем по формуле золотого сечения.

Наконец, граф Чарльз Монтегю и сэр Исаак Ньютон прибыли к назначенному месту, и все ожидающие только их в хорошем и добром настроении направились в прохладный кабинет полковника, сэра Брэкстона.

(3 оценок, среднее: 4,67 из 5)

Загрузка…