Страна: Россия
Занимаюсь писательством с 2004 года. Автор трех романов о современной жизни в России: «Траектория чуда», «Проксима созвездия Лжи» и «Дотянуться до моря». В настоящий момент отдаю предпочтение рассказам фантастической и вообще сюрреальной направленности.
Country: Russsia
I have been writing since 2004. I am the author of three novels about modern life in Russia: «the Trajectory of a miracle», «Proxima of the constellation of Lies» and «Reach the sea». At the moment, I prefer to write stories fantastic and generally surreal orientation.
Отрывок из рассказа «Предназначение»
Сказать, что Айзод–Центр был переполнен, означало бы не сказать ничего. В огромный, необъятный зал набилось минимум в три раза больше народу, чем он мог бы вместить в другое время. Люди втискивались по двое в одно кресло, сидели на коленях друг у друга, толпились в проходах. Каждый хотел услышать и увидеть, и даже сбившиеся с ног в тщетных усилиях поддержания хоть какого-то подобия порядка полицейские, понимая это, не препятствовали людям протискиваться, ломиться, встревать. Хотя при этом никто никого не пихал, не давил, локти сильных не врезались в ребра и скулы тех, кто послабее, как это, несомненно, было бы на типичной подобной несусветице в прежние времена. Словно бы люди в одночасье стали не такими, какими были раньше, не совсем такими. Тот, кто задевал соседа совсем уж сильно, с виноватым видом бормотал извинения, а поскольку это происходило сплошь и рядом, на лицах у всех застыло словно общее выражение вины, смешанной почему-то с нечаянной, незаслуженной, и от того непонятной радостью.
Но вот заливавший зал свет начал слабеть, гаснуть, и вместе с ним постепенно стих многоголосый гул толпы. Когда стало совсем темно, внезапно вспыхнули ярчайшие софиты, выхватившие из мрака центр сцены. Тишина в зале стала полной, абсолютной, священной; кто-то кашлянул, и это прозвучало не просто диссонансом — святотатством. Казалось, все перестали даже дышать. Секунды тянулись долго, как патока. И когда многотысячные легкие уже изнывали от недостатка кислорода, из-за правой кулисы показалась человеческая фигура. Зал гулко вздохнул, и взорвался ревом, по сравнению с которым ужасающие децибелы стартующего Сатурна-5 могли показаться лепетом годовалого младенца. В этом реве слышался весь спектр человеческих эмоций, но больше всего — счастье и восторг лицезрения нового мессии, спасшего мир от неизбежной катастрофы, Нового потопа, как образно назвали бедствие, постигшее человечество. За короткое время Новый потоп выкосил девяносто процентов населения третьего мира, и даже в развитых странах людей стало на три четверти меньше. Выработанный веками порядок, удерживающий Homo Sapiens в цивилизованных рамках, рухнул. Границ не стало, везде были анархия, насилие и убийства. Мораль никого больше не заботила, с нею умереть можно было сегодня, тогда как презрение ее давало шанс прожить еще хотя бы немного, делало будущее не совсем уж абстрактным понятием. Но спасения не было, и планета умирала вместе с людьми, задыхаясь от смрада разложения миллиардов трупов, которых уже давно никто не хоронил. И тогда появился он, простой парень из Бронкса, изобрётший Средство. Оно было простым, как все гениальное, но и настолько великим в своей простоте, что каждый поразился тому, что додумался до этого не он, одновременно поняв, что открыться такое могло только одному — великому, спасителю, новому мессии. И последние оставшиеся в живых — миллиард, или около того — словно заключенный — смертник, сраженный молнией внезапного помилования, встали на колени — и в прямом, и в переносном смысле — и поклялись измениться. И воззвали к новому мессии возглавить их на этом пути. И сегодня он впервые появился перед теми, кому повезло попасть сюда, чтобы услышать его своими ушами и увидеть воочию.
Очень загорелый темноволосый человек с голубыми глазами вышел на центр сцены. Меленький, едва заметный на фоне безбрежного занавеса, он почему-то казался гораздо больше своего истинного роста. Не от этого ли зал взревел еще громче? Но человек поднял руку, и все стихло, как по команде, лишь угасающее эхо недолго металось под сводами зала. Он наклонил голову к микрофону, и его негромкий, ровный голос, усиленный динамиками, заполнил все вокруг.
— Вы знаете, кто я, — сказал он. — Все зовут меня по-разному, кто спасителем, кто новым мессией или другими громкими именами. Но на самом деле я — просто Джошуа Дэвидсон из Бронкса. Кто был мой отец, я не знаю, а мать практически не помню. Она умерла от рака легких, когда мне было четыре. Мать — не знаю, по какой уж причине — не стала регистрировать факт моего рождения, — пока она была жива, меня словно вовсе не существовало. На бумаге я появился только после ее смерти, когда меня отдали в приют и завели социальную карточку. Там я задержался, потому что, как оказалось, мать была, что называется, из проблемных слоев, и меня из-за потенциально плохой наследственности брать на воспитание не спешили. Когда я подрос, то, как любой сирота, начал интересоваться своими корнями. Из своего досье я узнал, что мать звали Мария Давидзон, а отец неизвестен. Когда меня в свое время оформляли, какой-то грамотей решил, что Давидзон — это как-то не по-английски, и записал меня Дэвидсоном. Хорошо хоть не Харли Дэвидсоном (по залу пробежал очень осторожный и почтительный смех). Еще меня удивило, что имя матери было Мария, потому что мне помнилось, что что ее звали вроде как Брэйди. В графе «образование» у нее был прочерк, а в качестве работы стояло «официантка». Когда я начал понимать более сложные вещи, доброхоты с удовольствием объяснили мне, что эти странности означают, что образования у матери не было, а на жизнь и наркотики она зарабатывала, трудясь официанткой, что в ее случае было синонимом проститутки. Так что непонятно на самом деле, доконал ли ее рак, или это был обычный передоз.
Ровный тихий голос плыл над залом, и тот, как завороженный, внимал ему. Никто не удивлялся тому, что сейчас говорит этот человек — спаситель, новый мессия, потому что никто не знал, что такой человек должен говорить в такой момент. Но всем было ясно: то, что он говорит сейчас, и было тем, что они сейчас должны были услышать.
— Когда я узнал все это, то начал очень стеснялся того, кто я и откуда. Раньше я не обращал внимания на тех, кто дразнил меня выблядком и шлюхиной пуповиной, уверенный, что это просто злые языки, а теперь я дрался с ними до крови. Сейчас я стыжусь этого, стыжусь, что стеснялся своей матери. К счастью, этот глупый стыд не помешал мне захотеть побывать у нее на могиле. Хоть она и была изгоем, «Уоркменс Сайкл», к которому, похоже, имели отношение ее родители, похоронила ее на Маунт-Хеброн, и найти могилу не составило труда. Когда что-то делают за общественный счет, понятно, экономят, и надгробие было самое простое. На нем было написано только «Мария «Брейди» Давидзон» и годы жизни, всего двадцать один по счету. Сейчас я понимаю, что нужно было… я не знаю… перенести ее прах, перезахоронить, но тогда это не могло и прийти мне в голову, верно? Кто ж мог подумать, что будет такое? А теперь… Вы же знаете, что за эти годы на кладбищах наворотили экскаваторы! На память о ней у меня нет даже фотографии, только смутный рыжий силуэт из далекого детства. Но все же она — мама есть у меня. А вот отца нет. А ведь когда кто-то рождается, это заслуга — или вина! — двоих, так ведь? И хотя, похоже, мое рождение не было тем, без чего эти двое не мыслили своей жизни, они все-таки умудрились зачать меня, и я безумно благодарен за это им — моим матери и отцу. Без них и я не сделал бы того, что сделал, и я не стоял бы здесь сейчас перед вами. А вы бы, наверное, не сидели в этом зале. И видит бог, больше всего сейчас я хотел бы, чтобы рядом с маминым силуэтом в моей памяти было и хоть какое-то воспоминание об отце, а не просто белое пятно.
Он замолчал, склонив голову. Несколько секунд все безмолвствовали, потом раздались редкие неуверенные хлопки, и зал взорвался оглушительными, громовыми аплодисментами.
(3 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...