Виталий Лозович

Отрывок из приключения ”Волчья кровь или Тяпа”

     Оказалось, тащить зверя — дело тяжёлое. Хорошо хоть ручей не надо было переходить, деревня по эту сторону русла лежала, но как подойти к домам? Просто так привести с собой волка — люди не дадут. Первое, что предъявят — волк привыкнет и начнёт потом таскать кур да овец. Гусей уже и не выпасешь на воле, уток тоже. Волк перестанет бояться человека. Разорять начнёт. 

      По траве зверь волочился легко, по тропинкам приходилось выбирать путь, где по шире. Идти пришлось втрое тише, не торопясь.

    Когда показалась деревня, Николай Иванович уже из сил выбился, тащил на последнем дыхании. Аккуратно по полю прошёл в высокой траве вдоль русла ручья, стараясь, чтобы зверя со стороны видно не было.     

     Перед самым домом оглянулся, хотел перекреститься да не стал, руки заняты, времени нет. Калитку открыл, да и втащил зверя на свой двор.

     Вначале хотел её в дом внести, но потом передумал, затащил к сараю, где был небольшой навес, со всех сторон укрытый от глаз человеческих, только со стороны дома можно было подойти. Там волчицу оставил, сам ушёл за сарай, где у дядьки покойного находилось сено. Просто копна сена, очевидно сто лет ему. Когда уж дядька мог скотину держать?.. Сто лет назад и мог.

      Большущую охапку сена он бросил под навес, тут же похлопал по нему, приглашая волчицу перебираться, но та лишь глазами моргнула, а потом вдруг зевнула во всю страшную волчью пасть и положила привычно морду на лапы. Николай Иванович сказал:

          — Вот я сейчас ещё разбираться с тобой буду!

     Подошёл со стороны спины, зверь мигом изогнулся и пасть его легко, предупреждающе, ощерилась зубами. Человек погрозил аккуратно пальцем волку, осторожно, медленно взял куртку за полы и втянул её на сено, потом выпрямился и торжественно произнёс:

          — Вот так-то! Поняла? Дурочка серая! Клыки она мне показывает!..

     Уложив раненого зверя, Николай Иванович зашёл в дом, умылся, руки вымыл тщательно, открыл аптечку, посмотрел — ничего не надо. Надо сделать какую-нибудь палочку, чтобы её как шину наложить на сломанную лапу. Как шину накладывать? Николай Иванович не знал.

          — Хозяин?.. — внезапно раздалось совсем близко. — Николай!

      Николай Иванович вышел на крыльцо. От калитки ровно к нему шёл единственный пока его знакомый по деревне — Алексей Григорьевич. Алексей Григорьевич был в деревне кем-то наподобие старосты или главы администрации, ездил в райцентр по всяким вопросам, занимался кое-каким снабжением, да иногда привозил в деревню врача, так как имел совсем новый автомобиль «Нива», который проходил любую грязь осенью и любой снег зимой на дороге от Выкши, до райцентра. Звали его в деревне просто – Григорич.

    Григорич был человек душевный, отзывчивый, всю жизнь проработал в лесу на заготовках древесины, пилил ели да сосны десятками лет для народного хозяйства, а как пенсия подошла, так сразу в родную деревню и вернулся. Помирать, говорит, здесь буду, где родители схоронены. Через месяц за ним и супруга приехала, дети навещают с внуками…

     Он прошёл до самого крыльца, пожал руку Пыстину, тут же сообщил:

          — Слыхал?.. В Михайловке один знакомый мой целый выводок волков уложил! Два матёрых — волк и волчица, один переярок, и три щенка… премию получит от администрации. Говорил, парочка переярков ушла, но…

          — Когда было? — Николай Иванович оглянулся вокруг.

          — Так когда?.. — Григорич задумался, вспоминая. — Третьего дня. Позавчера. Наш Мишка-леший вчера капканы ходил ставить, дурачёк… тоже славы захотелось свинячей… Я в райцентр собрался, могу тебя взять, если что надо?..

      Николай Иванович вновь оглянулся вокруг, нет ли кого рядом? Потом посмотрел на Григорича внимательно и тихо сказал:

          — Пойдём.

      У сарая, напротив навеса он остановился, кивнул на большую охапку сена, откуда смотрели на них внимательные волчьи глаза, сказал:

          — Не такой уж он и дурачёк… попалась вон… лапу поломало ей… вторая непонятно как ранена, как срезало подушку под пальцами. Встать не может.

     На секунду у Лексея Григорича явно перехватило дыхание. Он смотрел на зверя выпученными глазами, не двигаясь и даже не дыша, потом тихо произнёс, словно боялся, что волк услышит:

          — Так это как? Это… ты его как приволок?..

          — Прям на той куртке, — вновь кивнул Николай Иванович, — волоком.

          — А бинт?.. — с ужасом в голосе вопросил тот.

          — Перевязал.

           И ничего? — не унимался Григорич.

          — Клацнул раз, но мимо… пугал немного. Пугала… волчица это.

          — Тот самый переярок и есть. Ну, Николай!.. Ну, Николай… не знаю. Наши прознают, вилами заколят, камнями закидают. Ты что — волков прикармливать? Повадятся потом… зимой… да стаей, да голов  в двадцать! Думаешь хоть немного?

          — Что ж  мне её — бросать? Сдохнет ведь не за что!

          — А так ты сдохнешь! За неё вот! Стрелять её надо! Прямо сейчас!

          — Думал. Не могу. — Николай Иванович руку перед собой выставил. — Ты вот что… шину умеешь накладывать? Лапа сломана, надо чтоб…

          — Да пусть так срастается, ну её к лешему, ты что?!

          — Так криво срастётся, как ей потом охотиться?

          — Ну… ты вообще! — даже глаза закатил Григорич. — Какой охотиться? В лучшем случае — в зверинец отдать.

          — Шину умеешь накладывать?

          — Видел пару раз в леспромхозе… ломало ноги пацанам.

      Он глянул в глаза Николаю Ивановичу и согласился:

          — Щепу найди какую… две штуки и вот по бокам значится, а потом бинтом… да так — крепко!

          — Давай вдвоём?

          — Да я что — самоубийца? Резанёт клыками да вспорет живот. У нас на одной лесосеке приехал мужик местный на лошади по первому снегу, дров попросить. ну мы дали, он домой, а по дороге волчица матёрая из леса выскочила, один прыжок, лапами ударила — лошадь на спине, один раз только зубами хватанула, резанула, что называется, так сразу несколько рёбер, кишки и печень вырвала одним махом да ушла в лес. Всё! Понял, что за зверь? Это в книжках так… а на жизни не так! Сам ей вяжи шину, я не подойду. Нет, нет, даже не уговаривай.

          — Тогда постой рядом, она всё равно прыгнуть на тебя не сможет, она лежит едва… постой, а то и впрямь!.. Резанёт меня зубами по пузу да вытряхнет кишки?.. Стоишь?

          — Постоять могу, — кивнул Григорич, похоже от собственного рассказа ещё больше зверя испугавшись.

      Николай Иванович быстро сходил в дом, быстро нашёл две щепки в форме коротких дощечек, достал из аптечки бинт. Вернувшись, увидел, что Григорич на всякий случай, что называется от греха подальше, отошёл на метра три от навеса. Вместе подошли ближе. Волчица подняла морду, недружелюбно глянула на Григорича, потом перевела глаза на Николая Ивановича и взгляд как успокоился. Он подошёл вплотную, что-то бурчал добрым голосом, сам не распознавая слов, поймав себя на мысли, что сейчас боится ещё больше, чем в лесу и болтает какие-то слова лишь для самоуспокоения. Опустился перед зверем на коленки, осторожно взял лапу перебинтованную и стал её разматывать, волчица тут же попыталась лапу лизнуть да получилось что лизнула руку человеку… По спину Николая Ивановича прошёл холодок.

          — Вот я так в лесу, сам даже не понимая, что и делаю, так её и бинтовал, так вот… — говорил он, вроде как Григоричу, а сам ловил себя на мысли, что говорит с волком.

          — Главное тут, чтоб кровь не припекла бинт, а то так и не сорвёшь…

      Бинт размотался весь, бинт был в крови. Рана ещё сочилась но уже не так обильно, Григорич только глянул сразу сказал:

          — Да. Тот переярок, это картечь так срезала… по земле, похоже, прошла…

       Николай Иванович по-новому перебинтовал лапу. После достал из кармана две щепки и показал волчице.:

          — Это вот на другую… на ту вон лапу… поняла? А то зарастёт не так…

      Он аккуратно положил две «шины» по краям, чуть придавил пальцами, тут же прямо с дощечками лапу приподнял и обернул быстро два раза бинтом. Зверь не пикнул, только на каком-то витке пасть разинул и как-то протяжно зевнул. Зевнул явно не от удовольствия, а от боли… тут же послышался очень короткий и тихий скулёж зверя. Николай Иванович старался бинтовать крепче, чтобы надолго хватило. Получилось. Он поднялся, сказал, вытерев лоб:

          — Ёлки-палки, на старости лет мне вот только таких эпизодов в жизни и не хватало. Ну как тебе, Григорич?

          — Так, с виду — ровно. К ветеринару бы… да повезёшь как… вся деревня узнает. Ты вот что, — он посмотрел в сторону, — там забор у тебя на углу покосился весь, упал почти… надо поставить. Собаки они такие — забредут, унюхают волка, потом не оберёшься возни с ними, будут гавкать до хрипоты, люди заволнуются.

     Он подумал над своим предложением, пожал плечами, договорил:

          — А так мало ли… место здесь у тебя укромное, двор большой. Может, не унюхают, если во двор не пустишь. Разумел?.. Я схожу за пилой, у меня есть несколько досок, поставим вместе. Молоток тащи.

     До позднего вечера они пилили доски и ставили забор во всех местах, где тот либо завалился, либо просто снизу подгнил. Поставили хорошо. Теперь с уровня даже большой собаки практически невозможно стало увидеть, что во дворе делается, и кто там ходит.

     Осмотрев сделанную работу, Григорич ушёл к себе, несколько раз бранно выругавшись. На ходу обернулся и бросил Пыстину:

          — Всё же надо застрелить. Негоже волков прикармливать, когда скотина во дворах стоит!

      Через минут двадцать он вернулся с сумкой в руках. Прошёл в кухню, там из сумки вытащил кастрюлю с едой, трёхлитровую банку молока.

          — Миска есть? — спросил он требовательно. — Похуже. И побольше.

     Николай Иванович дал миску. Григорич вылил в миску молока половину банки, сказал, как-то запинаясь, словно стеснялся:

          — Это вот твоей Тяпе… зверюге поганой… дай, пусть попьёт, сразу оно… мало ли что… надо потихоньку… чтоб привыкала. Иди, отнеси прямо сейчас, а я тут нам накрою… Жене сказал, что у тебя сегодня день рождения сына… А? Сын — то есть у тебя, а то я и не знаю.

          — Есть сын, даже два, — улыбнулся Николай Иванович, — только они зимой родились.

          — Ну, ничего, — махнул рукой Григорич, — такое дело надо обязательно обговорить. Иди, корми свою Тяпу. Как есть будет нормально, мы ей курячьих косточек дадим потом.

      Молоко волчица приняла благосклонно. На лапы подняться не смогла, лишь голову повернула в сторону миски, даже не принюхиваясь, а потом также осторожно подняла глаза на человека. Посмотрела хоть и жалобно, где-то даже беспомощно, но вместе с тем и независимо и отвернулась в сторону, опустив голову на землю.

          — Вот ты молочка попей, тебе и полегчает, — сказал ей Николай Иванович  добрым голосом, словно ребёнку. Волчица не двинулась. Он ушёл.

(Пока оценок нет)

Загрузка…